В. Строгальщиков - Слой

Виктор Александрович еще полдня ходил с Вериным и другими помощниками по министерским коридорам, собирая визы и подписи, и вот теперь исполненный по всем правилам документ лежал в его папке, а папка лежала в кожаном командировочном бауле, засунутом на верхнюю багажную полку ночного «авиатрансовского» рейса. Сам же Виктор Александрович держал в правой руке пластиковую аэрофлотовскую чашечку, наполненную коньяком, в левой — бутерброд с нельмой и смотрел на Чернявского, сидевшего в кресле через проход. Луньковская тема и связанные с ней проблемы давно утонули мелким камушком в тихом довольстве, охватившем Слесаренко после сделанного дела, решенной задачи: бумага подписана, деньги будут, есть о чем доложить по возвращении.

Разливавший коньяк и потчевавший Виктора Александровича бутербродами Чернявский тоже был доволен: осваивать деньги будет его Тюменьнефтеспецстрой, а это по меньшей мере года два гарантированной занятости для его полуторатысячного коллектива строителей, когда-то лучшего в городе, но в последние годы с распадом Главтюменьнефтегаза едва не развалившегося вслед за главком.

Слушай сюда, — продолжал рассказывать Чернявский, дожевывая бутерброд. — Когда ты ушел, Луньков такой цирк устроил. Требовал соединить его с приемной Черномырдина, хотел на Шафраника стучать. В конце концов Бонифатьич к министру все-таки прорвался, час его терроризировал, потом выскочил с какой-то писулькой и к Фомину, первому заму. Фомину что — он не политик, он у Бонифатьича бумагу забрал и говорит: «Звоните». Луньков орет, а Фомин ему: «В установленном порядке». Знаешь, с чем он приходил? С бумагой от «Балкар-трейдинга» на прокачку вне графика пятисот тысяч тонн в Новороссийск на экспортный терминал. Совсем одурели ребята, труба же не резиновая. Константиныч мне его писульку показал. Чем мотивирует просьбу господин депутат: «Балкар» обязался перечислить сто миллионов в фонд развития народов Севера, где Луньков сопредседатель. Смехота! Если дело выгорит, одни комиссионные посредникам — доллар с тонны, как водится, — составят полмиллиона долларов, а это больше двух миллиардов.

Самолет тряхнуло.

— Пей, Саныч, пока не пролилось, — посоветовал Чернявский, и Виктор Александрович проглотил коньяк, заел его хлебом и рыбой. Бутерброд был явно гостиничный, без масла, сухой и невкусный, но и это не испортило Слесаренко настроение.

С задних рядов потянуло сигаретным дымом. «Наверное, дверь в туалете не закрыли», — подумал он и обернулся. Угольки сигарет открыто тлели в темноте салона, с задних рядов раздавались мужские басы и визгливый женский смех. Субботний рейс, одним словом. «Хорошо, хоть не пляшут, — усмехнулся Виктор Александрович, — а то еще центровку самолету собьют».

Как правило, пассажиры этого особого рейса уже являлись на посадку навеселе, с багровыми лицами. После взлета начинались хождения по салону, пассажиры кучковались, брякали бутылки, воздух наполнялся чесночным запахом колбас, рыбной привонью, хрустом шоколадных оберток. Курили в туалетах, а ко второму часу полета начинали дымить в салоне, поначалу тайком, по очереди, потом открыто и все сразу. Стюардессы, разнося пассажирам воду и чай, деланно суровыми голосами шептали замечания, мужики отмахивались от них, предлагали выпить и шлепали по заду. Потом стюардессы исчезали за занавесью и не тревожили пьяный салон до конца полета, если не приключалось что-нибудь из ряда вон выходящее.

— Я думал, ты бизнес-классом летишь, — сказал Чернявский. — Искал тебя там.

— Мы люди маленькие, — ответил Виктор Александрович. — Мы бюджетники. Это вы бизнесмены вольные…

— Ха! — оборвал его Чернявский. — Бюджетники! Ты загляни в бизнес-класс, там сплошь твои собратья по бюджету. Это мы, деловые, деньги экономим, потому что свои, нам дяденька президент их не дает, зарабатывать надо.

— Ты говорил, разговор есть, — сказал Слесаренко. — Давай, пока время есть. — Лететь оставалось час десять.

— Разговор… Вот он, весь разговор.

Чернявский полез в большой «дипломат», стоявший на соседнем сиденье, и вытащил оттуда тонкую прозрачную папку. Еще когда Чернявский протягивал ему папку над проходом, Виктор Александрович узнал графику первого луньковского письма к министру.

— Здесь, понятно, ксерокопии. И не всех писем, конечно, а самых убойных.

Виктор Александрович полистал копии писем. Что-то в них было не так, а что именно — Слесаренко понял не сразу: копии были чистыми, без шафраниковских пометок и резолюций! Свели при копировании? Вряд ли. Он помнил, что кое-где размашистые министровские факсимиле наезжали на луньковский текст, помнил и жирные вопросительные знаки. Выходит, копировали и паковали досье с первого «письма». «Ай да Шафраник, ай да молодец, — уважительно подумал Виктор Александрович. — А может, это Верин молодец, а не Шафраник?».