В. Строгальщиков - Слой 3

– Какая кровь, о чем это вы? – Кротов не смог сдержать в голосе презрительного раздражения, и Харитонов уже потянул носом воздух, готовя ответный залп, но Слесаренко пристукнул пальцем по столу и произнес с хозяйской окончательностью: – Прошу вас без эмоций, – и, повернувшись к депутату, продолжил в иной тональности:

– Скажу вам откровенно: сама идея мне нравится. Но я бы не стал называть ее национализацией. Сформулируем по-другому: передача контрольного пакета акций «Севернефтегаза» в оперативное управление городским властям.

– Это и есть национализация, если не крутить хвостом и называть вещи своими именами.

– Прошу вас, Сергей Витальевич... Мы не отнимаем собственность у владельцев акций. Но факт есть факт: нынешние владельцы не справляются с управлением своим имуществом. Растет налоговая задолженность, не выплачивается зарплата, нет денег на развитие производства, содержание социальной инфраструктуры. В этой ситуации государство просто обязано вмешаться и взять управление – я подчеркиваю – управление на себя.

– Ну, конечно, – буркнул Кротов. – Я у тебя жену не забираю! Я просто живу с ней вместо тебя.

– Фу, как грубо, – сказал Харитонов. Но Кротов не среагировал на реплику и продолжил, обращаясь к Слесаренко:

– То, о чем вы говорите, на нормальном деловом языке называется внешним управлением. Его можно ввести, только запустив механизм банкротства компании. Это сразу же отпугнет западных инвесторов и потопит окончательно «Севернефтегаз». Вы этого хотите, Виктор Александрович? Чтобы поставить компанию на ноги, необходимо не менее миллиарда долларов. И не завтра, а сегодня. Где вы возьмете эти деньги, кто их вам даст? Под какие гарантии? Под честное слово товарища Харитонова? Копейки вы под это слово не получите.

– А вот и неправда, – блеснул глазами Харитонов. Госдума готовит постановление о государственной поддержке «Севернефтегаза» и о включении необходимых средств в бюджет отдельной строкой в разряд защищенных статей.

– «Отдельной строкой», «защищенные статьи»... – с издевкой выговорил Кротов. – Да хоть десять красивых «строк» вы там нарисуете – денег в бюджете как не было, так и не будет. Это блеф, это чистый обман и себя, и других. Про «товарища» я промолчу, но странно удивлен тем, что этого не понимаете вы, Виктор Александрович. Именно вы. Город просто разорится, если возьмет на себя ответственность за судьбу нефтяной компании.

Слесаренко помолчал немного, уставясь прищуренными глазами в лакированную крышку стола, словно пытался вычитать в шпоновых узорах чужие письмена.

Но вы же прекрасно знаете, Сергей Васильевич, – поднял голову Слесаренко, – что нам никуда от этой ответственности не уйти, если мы в городе и в самом деле власть, а не кучка временщиков и проходимцев.

– Золотые слова, – с чувством сказал Харитонов. – Ей-богу, я вас на выборах поддержу, дорогой мой Виктор Александрович. И поверьте мне на слово: мы с вами обязательно победим, если, конечно, ваши друзья и советники не заведут вас... куда не надо.

– Спасибо за поддержку, – сказал Слесаренко, и Лузгин не понял, искренне ли это было сказано или с неявной издевкой. – Могу я просить вас об одном одолжении?

– Приму с благодарностью.

– Областная Дума – это чрезвычайно важно, однако есть еще и Дума окружная. Не могли бы вы взять на себя работу по согласованию позиций двух этих органов? Вы же понимаете, насколько важно предстать в Госдуме единым фронтом.

– При наличии соответствующих полномочий...

– Вы их получите. Соответствующее письмо будет направлено председателю областной Думы немедленно. Кстати, вы когда обратно, сегодня? В таком случае, так сказать, в целях оперативности, не захватите ли вы это письмо с собой? Мы его подготовим в течение часа.

– Очень хорошо, – сказал Харитонов. – Одна проблема, Виктор Александрович: бензинчиком не подсобите? Жрет, проклятая, двадцать литров на сотку...

– Я распоряжусь, – понимающе склонил голову Слесаренко.

«Высший класс, – подумал Лузгин. – Этого захомутали».

Чем дольше он общался с «новым» Слесаренко, тем отчетливее понимал, что есть в этом грузном неулыбчивом чиновнике некая скрытая часть души, недоступная расшифровке, а потому не поддающаяся влиянию. Иногда он задавал себе вопрос: кто же кого обманывает, кто тоньше блефует в этом преферансе под названием «игра на выборах»? Лузгину никак не удавалось вычленить в поступках и словах Слесаренко ту определенную грань, где кончался чиновник и политик и начинался человек и мужик по имени Виктор Александрович, и насколько верит городской начальник в то, что говорит по долгу службы и наедине. Сам Лузгин, лишенный начисто каких-либо иллюзий в отношении власти и побудительных мотивов людской извечной жажды к ней, вооруженный и бронированный тридцатилетней выдержки цинизмом прожженного писаки и говоруна, был и уязвлен, и озадачен, когда нет-нет да и ловил на себе жалеющий взгляд Слесаренко. Предполагалось по-другому: это он, Лузгин, холодный и неуязвимый, должен был снисходительно жалеть Слесаренко, и он действительно испытывал к нему некое чувство жалости, но уж никак не наоборот: с чего бы вдруг кукле жалеть кукловода?