Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— То есть вы хотите сказать, что не имеет значения, нравится тебе женщина, с которой ты, добросовестно выполняя супружеский долг, погрузился в пучину морскую, или тебя от одного её вида тошнит? — Не сдавался Сергей.

— Э, нет, дружище, «нравится» — это другое. Супруги, безо всякого сомнения, должны быть симпатичны друг другу. «Нравится»: я в здравом уме и твёрдой памяти оцениваю женщину, её внешние данные, её манеры, предпочтения, характер, ум. «Влюблён»: я вижу то, чего нет, экзальтированные чувства проворачивают со мной злую шутку, я проецирую вовне созданный мной самим образ идеальной женщины, и я накладываю его на живую, и, стало быть, всегда несовершенную женщину. Но однажды наступает прозрение, рано или поздно пелена очарования спадает с глаз, и перед нами предстаёт совсем не та, которую мы видели в состоянии влюблённости. Неожиданно выясняется, что бывшая возлюбленная не нравится нам по всем пунктам. А мы уже женаты. И у нас уже есть дети. Поэтому я утверждаю, что женитьба по так называемой любви — грандиозный обман, стоивший европейской цивилизации столько боли и крови, что уже, кажется, все давно должны были разуть глаза. Ан нет, любовный молох по-прежнему перемалывает народишко.

— Ваша правда смертельно скучна, с ней вообще жить не хочется, не то что регулярно исполнять супружеский долг, — Сергей ещё пытался полемизировать с Дунаевым.

— На свете много скучных вещей, и к ним относятся все человеческие обязанности. Ну и что из того? Не выполнять обязанностей? Кажется, стоило бы принять во внимание однообразие супружеской доли, но когда на другой чаше весов благополучие детей, такой мелочью, как скука, можно пренебречь.

— Но разве дети не должны расти в любовной атмосфере?

— Дети должны расти в спокойной атмосфере, дружище.

— И от этого скучного спокойствия они вырастут счастливыми?

— В спокойствии дети вырастут здоровыми, это тот фундамент, который им обязаны обеспечить родители. Остальное — их собственное дело.

— Может быть, вы и правы, но скучно-то как!

— Вечный штиль, безо всякого сомнения, убийственен. Но вы взгляните сейчас налево — в буквальном и переносном смыслах — только постарайтесь сделать это незаметно. Видите нашу новую аспиранточку? Красава, не правда ли? А ведь она давненько на вас глазки скашивает, старается, девочка, как умеет: «в-угол-на-нос-на-предмет». Вот вам и волны, дружище. Но не доводите до шторма — если вдруг взбаламутит глубокие среды моря, всем будет плохо, особенно малькам. И не забывайте, что только жена имеет на вас права. Как гласит народная мудрость, любовей много, а жена одна.

Красава-аспиранточка внесла в существование Сергея волны весёлого оживления. Он не заметил, как это произошло, но вскоре призывные взгляды Оксаны уже не казались ему липкими, он перестал заходиться от тоски из-за того, что женщина, называвшая себя его женой, время от времени вымогала из него близость, докучные ласки Оксаны уже не представлялись ему хозяйским наложением лапы: «имею законное право». Теперь Оксане и вымогать ничего не приходилось — она была в своём праве.

Около двух месяцев аспиранточка, не догадываясь о своей основной роли в жизни Сергея, помогала ему вписаться в пищевую цепочку — отладить режим исполнения супружеского долга. А потом она допустила ошибку: начала расспрашивать Сергея про его семью. Волны вздыбились и застыли, как на картине Айвазовского, и Сергею стало уже не только скучно, но ещё и тревожно. Но аспиранточку сменила лаборанточка, и жизненное море Сергея вновь покрылось весёленькими пенными барашками. Гармоничное сочетание устойчивого биоценоза семьи и поверхностной игривой волнистости продолжалось до того самого дня, когда Сергей в разговоре с Дунаевым Сергей узнал, что Наташа была ему верна. Он не до конца понимал, что изменилось с этим известием, но красавы категорически перестали занимать его воображение. Он стал жить, не поднимая головы, на автомате, изо дня в день, и всё более удручённо думал о том, что этих дней у него осталось непереносимо много. А потом он встретил Ивана Антоновича и вновь оказался на улице Гоголя. С Наташей он не опускался на морское дно, где чёрт знает сколько атмосфер нечеловеческого давления, где кишат лупоглазые чудища, а пищевая цепочка не даёт сбоев. С Наташей он поднимался ввысь, и свежий ветер доносил до него лучший запах на свете — запах дубовых листьев.

Смешной и жалкой стала казаться ему жизненная мудрость Дунаева. «Просто тебе не выпало счастья любить, дружище. Ты догадываешься, что твоя жизнь пуста и бессмысленна, и хочешь, чтобы вокруг тебя она у всех стала такой же. Ты боишься, что начнёшь корчиться от зависти, если встретишь любящих друг друга мужчину и женщину. Тогда ты догадаешься о своей ущербности, и однажды, выглянув в иллюминатор семейного батискафа, вдруг поймёшь, что под эдакой толщей воды нет и не может быть условий для нормального человеческого счастья», — рассуждал облегчённо вздыхающий Сергей.