Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— Машенька, а это не опасно — забираться в джунгли? — рывком вышел из забытья Сергей.

— У нас опытный проводник. Всё пучком, не волнуйся. Да, пап, если Юлия Павловна позвонит, успокой её, скажи, что мы на острове Пасхи — она там бывала, поэтому не испугается за нас.

— А если узнает про джунгли — испугается?

— Конечно. Всякое же говорят про Амазонию — ну, те, кто там не был.

— А те, кто там был, что говорят?

— Говорят, что это тропический рай. Да не волнуйся ты, папа. Мир у наших ног, и он не страшен, а захватывающе интересен. Выбирайся почаще из Загряжска, и ты сам в этом убедишься. Ну, всё, целую, созвон ровно через десять дней. Обещай, что не будешь волноваться.

Он начал волноваться, как только Маша положила трубку, а скоро беспокойство уже не давало ни спать, ни есть. В назначенный, одиннадцатый, день он ни на минуту не расставался с телефоном, то и дело проверял, есть ли связь, хватает ли зарядки. Ни Маша, ни Платон не позвонили и не отвечали на звонки. Ни на одиннадцатый день, ни на двенадцатый. В ночь на тринадцатый день, когда Сергей уже решил, что утром свяжется с Юлей — пора немедленно организовывать поиски, телефонный звонок.

— Да! Алло! Машенька! — охрипшим вдруг голосом прокричал в трубку Сергей.

Но это была не дочь. Звонил сын из Киева.

— Что случилось?

— Ничего, вроде бы, не случилось.

┐— Тогда какого чёрта трезвонишь среди ночи?! — сорвался Сергей.

— А Машеньке, стало быть, можно беспокоить тебя по ночам?

— Она не звонит третий день, я беспокоюсь.

— Третий день?! — притворно ужаснулся сын. Между прочим, мы с тобой не разговаривали месяца три. Ты этого не заметил? Не беспокоился обо мне?

— Так, говори, зачем звонишь, — Сергей с трудом сдерживал ярость, в которую неожиданно перелилась его тревога.

— Утром я вылетаю в Загряжск. Встретишь?

— Нет, Борис, не прилетай. Сейчас это очень несвоевременно. Я позвоню.

— Мне необходимо срочно увидеться с тобой, папа.

— Нет, Борис. Возможно, мне придётся отъехать, и, возможно, завтра. То есть, уже сегодня.

Положил трубку и тут же забыл о сыне. Маша! Паника ударила тугой волной, сдавила голову. Сбегал в ночной магазин, купил, поставил на стол, смотрел, отходил, возвращался, покрутил в руках, открыл, быстро пошёл и вылил водку в унитаз: «Нет!».

Носился раненым зверем по дому. Выбежал во двор, бросился на землю, вцепился в траву: «Маша! Где ты?! Отзовись, девочка моя!». Почувствовал дубовый запах, стало легче. Лежал долго, когда стало светать, даже задремал. И тут обострённым слухом услышал: телефон! «Я ж его в доме оставил! Растяпа!». Огромными прыжками, но не успел. Схватил: она, Машенька, её номер! Перезвонил, и почти сразу:

— Папа! Я разбудила тебя? Просто я думала, что ты волнуешься, поэтому набрала тебе, как только...

— Боже мой, дочка, как хорошо, что ты позвонила! У тебя всё в порядке?

— Всё нормально, папа. Мы живы и здоровы. Днём перезвоню. Пока!

И сразу навалилась усталость, мозг начал засыпать, когда Сергей ещё не успел добрести до дивана. Уже улетая в сон, вспомнил: сын звонил, зачем-то он понадобился Борису.

—У меня переигралось, встретить смогу, вылетай.

Так, три часа на сон, и в аэропорт.

Борис кинулся, обнял, широко улыбаясь, и это было необычно: раньше он вёл себя сдержанно, при встречах с отцом чувств, если таковые у него и имелись, не демонстрировал. К тому же он прилетел с объёмистым чемоданом, хотя в предыдущие приезды ему хватало небольшой дорожной сумки.

— Ты куда-то ещё, кроме Загряжска? — Сергей кивнул на чемодан.

— Да, сегодня ночным поездом еду в Москву.

— Уже сегодня? Из дома в котором часу выезжать? В одиннадцать? Ну, ничего, я постараюсь вернуться пораньше. А сейчас, ты уж не сердись, Борис, но довезу тебя, и сразу на работу — дел невпроворот. К шести вернусь, и поговорим.

Доставал из багажника чемодан, рванул, а тот оказался лёгким, будто совсем пустым. Удивился, но некогда было задумываться; он, действительно, за последние две недели, пока Маша бродила по джунглям, запустил все дела — все мысли сейчас там, на фирме.

Сергей не вернулся к шести, как обещал сыну. С порога наткнулся на чемодан, уже выставленный в прихожую из бывшего кабинета Ивана Антоновича — там всегда останавливался Борис. После чемодана увидел белое лицо. Сергей помнил о сыне, поэтому и спешил уладить самые срочные вопросы, он помнил, но только до Машиного звонка. Потом — всё из головы вон. Замотался с делами, опомнился, когда уже подходило к девяти. Помчался домой. А в голове не досада на свою забывчивость, не чувство вины перед сыном, а одно только: что же на самом деле произошло в джунглях?