Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— Ну, женишь ты кого-то на себе, не меня, конечно, а кого посговорчивей, так любой мужик захочет ребёнка — что за семья без детей? — втолковывал Юрчик подружке.

— Вбили себе в голову, что вам для полноты счастья нужны дети. А если подумать? Вон, папашка мой, как бросил нас с матерью, когда мне четыре года было, так ни разу больше на глаза и не показался. Мать алименты всю дорогу из него выбивала, а про то, чтобы интересоваться, как там его кровинка живёт-поживает, про это и говорить нечего. Вам нужна койка? Будет вам койка. А про детей не заливайте, ищите дур в другом месте.

«Койка» Ирулькина была настолько хороша, изобретательна и неутомима, что ни один мужик в здравом уме не вылез бы из неё по доброй воле. Вот и Юрчик совсем не желал её лишиться, тем более что с Ирулькой не приходилось опасаться сюрпризов в виде зачатых плодов любви.

Сложнее всего дело у Юрчика обстояло с Машей. В отличие от Ирульки, она не заговаривала о своей молодости, стремительно уходящей совместно с шансами на замужество, не делала в самый неподходящий момент скорбного лица, не грозила, что выскочит за первого встречного, кто позовёт в ЗАГС. Проблема с Машей заключалась в том, что она явилась в мир именно затем, чтобы стать женой: с ней было спокойно, с ней было уютно, с ней было сытно.

— Зачем тебе такой обалдуй, как я? А, Марусь? Тебе замуж надо, ищи серьёзного человека, — с особо сильного похмелья мучился своей неуместностью в жизни этой женщины Юрчик.

— Где ж я его примусь искать? — улыбалась Маша. — Вот ты мне и найди, раз такой заботливый.

«И найду, — размышлял Юрчик. — Вот подвернётся достойный мужик, и просватаю Марью». Подходящей кандидатуры всё никак не подворачивалось, и Юрчик самоотверженно заполнял мужской вакуум возле Маши собственной персоной.

Три подружки Юрчика сливались для него в Идеальную Женщину. В этом нераздельном триумвирате Ирулька представляла обаяние койки, Маша — обаяние борща, а Лерочка — обаяние ума. Идеальная Женщина вобрала в себя самые выигрышные части тела каждой из участниц действа. От Ирульки она взяла нижний этаж — ножки и попку. Попка вызывала особенное восхищение Юрчика: «Такие теперь только в Бразилии делают». Маша была представлена в Идеале плечами, руками и грудью. В случае с Машей эстетический вкус Юрчика и его мужские предпочтения приходили в рассогласованность. «Скажу тебе как художник художнику, — говаривал он по пьянке приятелю, — её ваять надо. А рук потом не обламывать. Пусть прямо так, с руками, и стоит». Тем не менее, Юрчик, не в художнической, а в мужской ипостаси, считал, что роскоши в виде рук, плеч и груди у Марии в некотором переизбытке. Лера предоставила Идеалу своё лицо. Вообще-то Юрчику в ней нравилось всё, в том числе и то, что Лера была невысокой и тоненькой. Но одно дело его субъективный взгляд, другое — создание Идеальной Женщины. Лерино лицо венчало собой женский триумвират. Оно было настолько совершенно, что это не было очевидно чужому равнодушному взгляду. В Лерино лицо нужно было долго всматриваться, к нему нужно было привыкать.

С Валерией Юрчику было весело, но иногда она выдавала настолько глубокие и точные замечания, что он затихал и принимался грустить. «Какой же скотиной надо быть, чтобы поднимать руку на это изящное и умное явление природы, — недобро поминал Юрчик бывшего Лериного мужа. — Теперь она к себе мужика близко не подпустит. И это очень жаль. Замечательнейшие хромосомы пропадают». Себя, как «мужика», он в расчёт не принимал, точно зная, что не является героем романа этой тридцатилетней женщины.

— Почему ты меня терпишь возле себя? — спросил он как-то, нежась в Лериной постели. — Других прочих разгоняешь, и метла в руке не дрогнет, а для меня почему-то делаешь исключение.

— Потому что ты ду-ра-чок, — ласково протянула Валерия.

Ласковость интонации не обманула Юрчика: «Всё верно, потому и подпускает меня к себе, что за мужика не держит, так, шут гороховый, забавник, балабол — ботало, как совершенно справедливо утверждает наш редакционный водила. Ей со мной прикольно, а, бывает, даже ржачно».

Встретил бы её бывшего супружника, ноги бы ему на фиг повыдёргивал, подумал однажды Юрчик, с нежностью глядя в Лерино лицо. И вскоре, на чьём-то дне рождения, встреча состоялась. Приятель, которому Юрчик по пьяному делу плакался о загубленной Лерочкиной свежести и забитом мужем-изувером половодье чувств, сказал, отведя его в сторонку:

— Видишь того застенчивого хмыря в интеллигентных очках и трогательной безрукавке? Как, по-твоему, похож он на изверга рода человеческого? Не похож? Между тем, это великий и ужасный Михаил Шолохов. — И, видя, что это громкое имя для Юрчика не совмещается с образом хмыря в безрукавке, добавил: — Тот самый, который на полном законном основании измывался над твоей трепетной ланью Лерочкой.