Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— Да не собираюсь я пока ничего ликвидировать, говорю же: подготовиться надо, чтобы потом нечего было арестовывать. И некого. Срисовали они мою машину или нет, всё равно первым делом на меня выйдут — лучший друг как-никак. А нашего брата, частного предпринимателя, взять в оборот легче лёгкого. Уж лучше, знаешь, перестраховаться. Приостановку работы Наташа объяснит сотрудникам внутренней реорганизацией, так что никакой паники в бюро не будет. Поживём-посмотрим, малой кровью, или большой нам выбираться из этой лажи; одно помни, Герасим: я с тобой. Тебе завтра в восемь Горшкову твоему звонить, так что до семи утра я буду здесь как штык. Это в том смысле, чтобы Юля с мальчиками не оставалась одна, пока ты отъедешь.

— Понимаешь, какая штука, Серёга. Я не знаю, есть ли тут поблизости междугородний телефон. Придётся, видимо, в Загряжск пилить. Как бы не засветиться, думаю. Раз уж ты у Наташи будешь, может быть, от неё и позвонишь? Обскажешь Вальке ситуёвину: что к нам домой приходил некто в шляпе, и что к сослуживцу жены липовый следователь заявлялся, Юлию Логинову, без вести пропавшую, разыскивал. О Пастухове ни слова — старик настоятельно просил не упоминать о нём в разговоре с Валькой. По понятным причинам он не доверяет спецслужбам. Ах, да, ты же не в курсе — Александр Николаевич по политической срок мотал. Даже лучше, если Вальке звонить будешь ты. Тебе проще будет умолчать про Никольское — Пастухов велел не трезвонить о том, где мы ховаемся. Послушаем, что Валька предложит, обмозгуем это дело, хотя вообще-то у меня больше надежды на Пастухова. Сегодняшним вечером он должен был связаться с людьми, которые помогут нам обзавестись документами. Сюда, в Никольское, старик обещал нагрянуть на днях. Этот хвоста за собой не приведёт, одно слово — учёный. И ты, Серёга, когда будешь возвращаться, осматривайся, как выражаемся мы, нелегалы. Завтра, в понедельник, ещё Юрчику надо будет звякнуть. Но это уже ближе к вечеру, так что я отъеду подальше и наберу ему, узнаю, что да как.

Глава сорок вторая

Юрчик проснулся, но глаза открывать не спешил. Оказалось, что спал он сидя, в одежде и — ого! — даже в ботинках. «Куда ж меня на этот раз занесло? Где опять я, собака такая, надрался? И, главное, с кем? — Юрчик пытался восстановить в памяти хоть что-то из вчерашнего. Он решился приоткрыть глаза; это действие вначале не повлекло за собой существенных перемен — в помещении было темно. Постепенно глаза привыкли к темноте, и в ночном свете, скупо поступающем из окна, Юрчик с облегчением обнаружил, что сидит в собственном кресле, у себя дома. Юрчик недоумённо вглядывался в загадочный бесформенный силуэт, топорщившийся на диване. Можно было предположить, что там кто-то спит, комом набросив на себя одеяло. Лерочка? Маша? Ирулька?

«Нет, интересно всё-таки — Юрчик пытался мыслить логически, — если я нажрался до полной ретроградной амнезии, каким образом тогда попал домой? Или мы здесь и пили? Но как начинали-то — это хотя бы я помнить должен! Вчера... Ага! Я был с Лерой, и она вознамерилась наведаться в «Трактиръ».

«Трактиръ» был ни чем иным, как недавно открывшимся в Загряжске кооперативным рестораном, про который в городе ходило много разнообразных слухов. Этот кабак, говорили, был оформлен в опереточном русском стиле: лубочные картинки на стенах, огромный пузатый самовар в центре зала, официантки в мини-сарафанах и кокошниках, половые в подпоясанных атласных рубахах. Кухню тамошнюю, в отличие от китчевых интерьеров, хвалили — балычок-осетринка-икорка-расстегаи. Смекалистые рестораторы организовали подходящее местечко для любителей погулять на широкую купеческую ногу, а таковых в бурное перестроечное время стало появляться всё больше.

— Хочу в русский ресторан! Ну, хорошо, в псевдорусский, — поправилась Валерия в ответ на его возражения в части терминологии. — Хочу хоть раз в жизни испить сбитня с медовухой! Али я не русская баба, мужем битая, начальством пуганая, живучая?

Лера и впрямь была бита бывшим мужем, причём настолько убедительно, что идея ещё разок попытать счастья на матримониальной ниве её не посещала. Это было, с одной стороны, печально, с другой — удобно: Юрчику не приходилось с регулярностью, достойной лучшего применения, объяснять, что удел семьянина — не его удел, а совсем чужой.

Сложности в этом смысле у него время от времени возникали с Ирулькой, почему-то горевшей желанием вступить в законный брак. Юрчик никак не мог взять в толк, зачем женщине выходить замуж, если она не хочет иметь детей. А Ирулька категорически отказывалась от материнской доли.