У имеретинцев есть песня, в которой помянут некий Сепертеладзе. Народная мудрость призывает не быть похожим на него – ни тебе гостей позвать и угостить или самому заглянуть к соседу на огонёк, ни тебе улыбнуться, ни повеселиться… Словом, вроде как будто о кролиководе песню сложили. Таких типов у нас называли байкушами, но Вильгельма к этой категории людей не приписывали. Говорили – что возьмёшь с иностранца, не байкуш он, а «немец-перец-колбаса».
И вот в городок случайно заехал Шеварднадзе, тогда партийный шеф. Он принимал просителей в здании райкома. Очередь собралась длиннющая. Вилли тоже явился с папками. Шеварднадзе, просматривая список граждан, увидел невероятную для этих мест фамилию. Его разбирало любопытство. Немец предложил ему построить в предместьях городка ферму по разведению кроликов. Из своей папки он достал чертежи, расчёты, фото из семейного альбома, на которых красовались его родня и кролики… Эффект неожиданности сработал.
Довольно скоро по ТВ показывали сюжет: труженики-кролиководы Имеретии выполняют и перевыполняют взятые на себя обязательства. Некоторое время камера фокусировалась на кислой мине отца моей одноклассницы. Его представили как директора фермы. На экране много разглагольствовало местное начальство.
Вилли исполнил своё обещание, данное главному партийному боссу страны. Кроликов в городке ели утром, днём и вечером, в варёном, пареном, жареном виде под всеми мыслимыми соусами. Продуктовые магазины полнились тушками зайцев. В гастрономический обиход вошёл паштет из крольчатины. Местные пряности сделали его популярным. Я тоже к нему пристрастился.
О директоре фермы ходили легенды. У него прорезался голос. Фразы типа «Арбайт!», «Ахтунг!», «Шнелла, шнелла!» слышны были по всей округе. «Прямо как в фильмах о фашистах», – ляпнул мой знакомый.
Особенно яростно директор гонял несунов.
– Кроликов в городке стало больше, чем кур нерезаных, зачем их красть? – вопрошал он моего отца, с которым ещё как-то раскланивался.
Вильгельм дневал и ночевал на ферме.
Население со смешанными чувствами реагировало на происходящее. Моя мама, например, говорила о чистоте и порядке, который завёл Вилли на ферме. Опрятность вообще была возведена ею в разряд высших ценностей.
В городке говорили о порядочности немца, она даже стала темой бреда сумасшедшего правдоискателя Шалико Б. Несчастный тихо-мирно работал бухгалтером, пока в одно прекрасное утро не сорвался. Все внутренне соглашались с тем, что говорил бухгалтер, но он сильно перепугал население. Крупный мужчина как бешеный бык бегал по городу. В какой-то момент он остановился у фонтана на центральной улице, снял с себя сорочку, обнажившись по пояс. Шалико обливал водой своё раскрасневшееся тело и издавал грозное рычание. С другими зеваками я прятался за кустами и наблюдал за ним. Я услышал его фразу: «В этом городке нет честных людей. Исключение – немец Вилли. Остальные – воры». Тут на него набросились милиционеры. Они связали буяна.
Другие граждане по-доброму и снисходительно улыбались подвижничеству Вилли. Были такие, что улыбались, но не по-доброму, а насмешливо или просто насмехались. Для них Вилли по-прежнему был «немец-перец-колбаса». Я же взгрустнул. Мог ли он продержаться так долго?
Увы, не продержался. Не дождался даже возвращения Марты, которую послал учиться на зоотехника в Тбилиси.
Как-то в городке, в быту его граждан, появились аэрозоли для освежения воздуха. Раньше здесь с дурным воздухом боролись своеобразно – жгли бумагу. А тут такой прогресс… Красивые баллончики, испускавшие приятный аромат, привезли из Германии, специально для фермы. Целую партию дезодорантов украл завхоз. Ими стали облагораживать отхожие места… Рассказывали, что после этого хищения Вилли окончательно поселился на ферме. Ночи он проводил в сторожке в бдениях.
Я, как и Марта, уехал учиться в Тбилиси. В один из наездов мне бросилось в глаза, что битых зайцев в магазинах не стало, а дома меня перестали потчевать крольчатиной.
– Где мой любимый паштет? – воскликнул я в сердцах.
– Ты что, не знаешь?! Умер Вилли! – последовал ответ мамы.
– Жалко человека, таким чистюлей был, – добавила она в своем духе.
Он умер в сторожке. После его смерти зайцы на ферме начали вымирать как во время эпидемии. Мне пересказали содержание протокола о списании целой партии зверушек. Пьяный шофёр уронил с кузова грузовика бидон. Резкий звук вызвал разрыв сердца у целого загона кроликов. Пострадали преимущественно импортные особи.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу