Гурам Сванидзе - Сборник рассказов

Методично и спокойно Паата принялся за пьесу. Каждый вечер после работы он часами просиживал у фортепьяно. И вот через месяц сквозь энтропию, создаваемую нежелающими слушаться пальцами, уже начинала проглядываться мелодия: очарование сада поздней осени, нега лёгкой грусти, уходящий вдаль последний караван перелётных птиц, пролетающий над опавшим садом, подавал голоса.

Кроме удовольствия пианист-любитель находил в занятиях музыкой ещё и пользу. Он чувствовал, что его самочувствие улучшалось и, следуя привычке всё анализировать, пришёл к выводу: «Мои пальцы задали алгоритм моему сознанию. Это тот случай, когда собственные конечности помогают отдыхать тебе от самого себя!»

Жизнь обрела размеренность и перестала казаться чередой тягомотных будней. Паата уже не мог ломать распорядок. Приходилось даже отказываться от приглашений на разные parties. Они были настолько же редки, насколько предоставляли возможность нормально поесть.

А однажды его познакомили с одной привлекательной дамой. Познакомили не без умысла, и она сама об этом догадывалась. Во время беседы в какой-то момент новая знакомая прозрачно намекнула, что-де не прочь быть приглашённой на премьеру одного спектакля. Паата сделал неприлично длинную паузу, что стоило ему язвительного замечания: «Видимо, премьеры не про вас!» Откуда ей было знать, что именно в это время у Пааты свидание с фортепьяно. Он попытался исправить положение, но было поздно.

Как-то Паата попал на одну посиделку, на которой собиралась весьма интеллектуальная компания. При свете ламп, в холоде, потягивая плохо сваренный кофе, куря сигареты, гости говорили о Фрейде. Здесь Паата услышал много новых умных слов. Один знаменитый юноша использовал такое благозвучное выражение, как «эпиникии». Паата не рискнул выяснить, что оно означало. Обратила на себя внимание фраза одной психологини: «Художник не нуждается в зрителе. Пианист может играть и для себя только». «Неужели», – поймал он себя на мысли.

По мере того, как улучшалось исполнение пьесы, ему мечталось произвести фурор, пусть и местного значения. Но произошла заминка. В автобусе Паата увидел девочку лет десяти, у которой в руках был нотный альбом Чайковского «Времена года». Он не выдержал и, улыбаясь с деланным умилением, спросил, не играет ли она что-нибудь из альбома. «Октябрь», – ответила девочка, раскрасневшаяся от странных по месту и содержанию расспросов. Покраснел и Паата. Он не предполагал, что эту пьесу исполняют чуть ли не в начальных классах. Ему стало неудобно за себя. Однако буквально в тот же день вечером дали электричество и Паата посмотрел репортаж с конкурса Чайковского, где в качестве обязательной программы для маститых исполнителей были пьесы «Июнь» и «Октябрь» из «Времён года». Он торжествовал, весь вечер не вставал из-за пианино. «Играют многие, но немногие исполняют!»

С некоторых пор у него появилось что-то вроде искуса – как увидит пианино или рояль, начинает его внимательно осматривать, поднимать крышку, набирать аккорды. Паата знал, что в городе нет семьи, которая не имела бы собственный инструмент, но он не мог себе представить, что весь Тбилиси заставлен пианино и роялями. Их можно было увидеть в самых неожиданных местах, и в девяти случаях из десяти – вконец обшарпанными и расстроенными, совершенный хлам. В каждом укромном углу Паате мерещились рояли-инвалиды. Оставалось гадать, кто, зачем и как доводил их до такого состояния. На одном заводе, в стороне от оживлённой проходной, Паата обратил внимание на два вприслон стоящих друг к другу пианино. Они посерели от пыли. Рядом находился столик, у которого восседал столетний старичок в форме пожарника. Он тоже был весь серенький от пыли. Его никто не замечал. Разве что только Паата увидел, когда смотрел по своему новому обыкновению на вышедшие из употребления музыкальные инструменты.

Паата ждал подходящего момента, чтобы открыться и… сдерживал себя. Надо, чтобы сначала из музыкантов кто-нибудь послушал – может быть, что подскажут. И вот однажды он встретил на улице пьяницу-настройщика. Тот стоял у гастронома с собутыльниками. После дежурных взаимных расспросов о житье-бытье Паату вдруг осенило – а не пригласить ли бывшего джазмена к себе, музыкант всё-таки. Настройщик сначала решил, что у Пааты проблемы с пианино. «До сих пор не продал его? – последовал вопрос. В ответ Паата загадочно улыбнулся. В гости настройщик пришёл без опоздания и трезвым. Немножко посидели за столом. Слегка разгорячённый хозяин вдруг подсел к инструменту, поднял крышку, помассировал пальцы, сделал паузу… и заиграл. Когда обернулся, посмотрел на гостя. Лицо джазмена выражало серьёзность и сосредоточенность, оно как будто даже изменилось и разгладилось. После некоторого молчания он сказал: «Побольше бы жизни!»