Гурам Сванидзе - Сборник рассказов

Пришли в школу рановато. Вокруг бурлила организационная горячка. Я и Вано стояли в коридоре, прохлаждались. Внимание привлекла курящая дама лет пятидесяти. Она говорила, видимо, с учительницей школы. Та, кроткая с виду женщина, смиренно выслушивала обличительные тирады эксцентричной собеседницы: дескать, городок их – провинциальная дыра, а его жители – сонмище невежд. Окружающие всё слышали и… улыбались.

Дама была облачена в невероятно яркий розовый наряд, в тот же цвет обильно напомажены губы, лицо пылало от румян и азарта, с которым она говорила.

– Местная достопримечательность, Маргарита Геронтьевна Ч., Королева Марго, – прошептал мне Вано. – Кстати, она заведующая детсадом.

Я осведомился, не старая ли дева Королева Марго. Вано удивился моей наблюдательности, хотя дивиться было нечему. Тут его позвали присоединиться к организационным хлопотам.

В это время в коридор ввалилась ватага ребятни. Вокруг и так было много детей: пионеры, школьники постарше, помладше. Но это были пионеры с музыкальными инструментами – учащиеся музыкальной школы. Их сопровождала молоденькая учительница. Она была в непритязательном пальтишке, которое расстегнула перед тем, как войти в школу. Пуловер неопределённого цвета облегал её неразвитую грудь и шею, которая показалась мне высокой, может быть, из-за стрижки каре. Простые сапожки были грязными от мартовской распутицы.

– Мариночка, вот кого я люблю! Пусть кто-нибудь обидит эту девочку – будет иметь дело со мной! – заговорила дама в розовом. Она подозвала к себе учительницу музыки, привлекла и обвила своей крупной рукой её талию. Мариночка раскраснелась, неловко заулыбалась. Все неправильности лица – длинноватый нос, несколько асимметричный оскал, лёгкая косина глаз, слабый подбородок – улыбка сложила в мозаику живого девичьего лица. Но что меня взволновало – её тонкий стан заметно выгнулся в талии, когда она как бы невольно сопротивлялась объятиям Маргариты Геронтьевны, напряжение шло от шеи, чувстственность которой не скрывал даже толстый воротник пуловера.

Заегозили пионеры-музыканты. Учительница поспешила угомонить их. Марина выговаривала краснощёкому толстяку-скрипачу, когда я незаметно подошёл к ней сзади. Она обернулась и вдруг зарделась, увидев меня. Возникла заминка.

– Вы сегодня выглядите намного лучше, – сказала она неожиданно и опустила глаза. Волнение во мне прибывало.

– Вы были на вечере? Странно, почему я вас не приметил?

Она улыбнулась и сказала:

– Моментами вы дремали.

Я не стал распространяться о неудобствах моей командировки. Когда открыл рот, чтобы представиться, по всему зданию школы пошёл клич: «Начинается, начинается!» Вокруг всё зашевелилось, заспешило. Марина неловко запахнула своё пальто, воротник которого несколько скривился. Не спрашивая разрешения, я попытался поправить его и случайно дотронулся до её шеи. Меня окинул слегка осуждающий и одновременно взволнованно-восторженный взгляд. Она посмотрела пристально.

– А письмо на том вечере… – заговорил я скороговоркой.

– Что за пошлости, – ответила она, не дослушав вопроса.

В зале мне досталось место на три ряда позади детишек из музыкальной школы и их учительницы. На сцене в президиуме восседало начальство, передовики производства. Вано всё это время функционировал, бегал туда-сюда. В какой-то момент он подошёл к секретарю райкома партии, сидевшему во главе президиума, и, показывая на меня, сказал что-то тому на ухо. Секретарь быстро рассмотрел меня в зале и, кивнув головой, поздоровался. Мероприятие шло полным ходом, на сцене выступала самодеятельность, отпиликал на скрипке свою пьеску тот самый баловник-толстячок, натужно говорили стишки дети, а я ждал момента, когда Марина оглянётся. Началось награждение передовиков района. В какой-то момент зал взорвался от оваций. Так бывает, когда на стадионе забивают гол. На задних рядах мальчишки скандировали: «Динамо! Динамо!» (Да, тогда тбилисские динамовцы играли превосходно). На самом же деле награждали Маргариту Геронтьевну. После этого церемония пошла вяло. Когда почётную грамоту передавали миловидной девушке-азербайджанке – доярке из совхоза (помню её косы), уже почти никто не аплодировал.

Присутствовавшие стали расходиться, снова закрутилась кутерьма, а я улучшил момент и встал у выхода в ожидании Марины. Она приближалась долго в нетерпеливой толпе и смотрела прямо мне в лицо. Когда она уже была на расстоянии вытянутой руки, вдруг потух свет. Зал весело зашумел. В темноте я схватил её за руку и привлёк к себе. Тут дали свет. Я как ни в чём не бывало сделал джентльменский жест – проходите, я после вас.