Гурам Сванидзе - Сборник рассказов

– Можно говорить что угодно, но невозможно слушать всё подряд. Стоило ли слушать столько несусветных глупостей, заранее зная, что этот тип – единственное чадо у суматошной матери?

Кстати, любителя-фрейдиста не жаловали у Чепарухиных. Когда о нём заходила речь, то поминали его не иначе, как «этот мерзавец Лёня…» Об этом его проинформировал, конечно же, Саша.

В одной компании я заметил Чепарухину, что он человек без недостатков и что именно это есть его главный недостаток. Он может грешить, но ему всё прощается, с такой же лёгкостью, с какой Афродита восстанавливает свою девственность. Ей достаточно искупаться в водах моря. Присутствовавшие девицы захихикали: что значит «без недостатков», «какая грубая лесть», «два сапога – пара»…

Чепарухин сказал мне серьёзно:

– Эти девицы – настоящие дуры. Они не заметили, как тонко ты дал мне понять, что человек без недостатков не имеет и достоинств. Диалектика такая.

Говорил он будто не о себе, серьёзно и сосредоточенно, как если бы заглянул в гардероб и выбирал, в какой костюм облачиться.

Трудно было предположить, чтобы фрейдист-любитель мог что-то посоветовать Саше. Во всяком случае, тот самостоятельно и по своему вкусу выбирал формы протеста. Одно время он ходил с расквашенной физиономией. Мать всё время зудила по какому-то поводу. Он не выдержал и с криком: «Хватит!» с разбега врезался лицом в стену. Однажды я застал во дворе дома, где он жил, ситуацию: соседи тревожно переговаривались, окно первого этажа (квартира Чепарухиных) было открыто. У меня холодок по телу пошёл от предчувствия. Тут послышалось: «Ведут, ведут!» Вижу, болезный появился, понурый и бледный. Его два солдата под руки вели, а он в одних трусах, босиком. На плечи, видно, халат накинули. Был холодный зимний день.

– Баловень раздухарился, – съязвил кто-то, – нагишом через окно сиганул и в парк убежал от родителей. Еле нашли.

Однажды с утра пораньше меня разбудила озадаченная бабушка и говорит, что меня какой-то военный спрашивает, говорит, что своего ребёнка ищет. Я опешил. Выхожу, вижу – отец Чепарухина. Извиняется и говорит, что Саша убежал из дому, он решил, может быть, его чадо у меня отсиживается. А я ему отвечаю, что его сын у одноклассника, и назвал фамилию. Побледнел мужик. Тот одноклассник тоже, как и Лёня, был персоной нон грата в их семье. Хиппарь и наркоман! Чепарухин-старший уехал, а я подумал, как он меня нашёл. Моего адреса даже его ребёнок не знал.

На самом деле Чепарухина распирало от жажды жизни. Однажды его привлекли в одно спортивное соревнование, чемпионат профсоюзов. У них был некомплект. Сосед предложил подключиться.

– Нечего праздно шататься – займись спортом, – одобрила предложение соседа мать.

Он как угорелый бежал на дистанции кросса. Его команда профсоюза работников торговли проигрывала целый этап. Чепарухин наверстал упущенное и привёл её к победе. Опять-таки ради престижа профсоюза работников торговли сломя голову он пытался взять высоту. Делал это второй раз в жизни – первый раз, когда сдавал нормы ГТО.

А однажды вместе с отрядами безбилетников Чепарухин штурмовал здание тбилисской филармонии, где впервые в СССР проводился фестиваль поп-музыки. Его за шиворот схватил милиционер, но Саша пустил слезу. Чего-то испугавшись, милиционер отпустил его, а тот, воспользовавшись заминкой, пробился в зал.

В Москве, во время учёбы в МГУ, Саша вообще ушёл в загул. Чепарухин рассказывал мне, что наведывался к фашистам. Эти молодчики пели песни о дивизии СС, о Гитлере. Под гитару и на русском языке. Надрывно, как у бардов. Собирались на квартире у лидера, пока не приходила его жена и не разгоняла фашистов резиновой дубинкой. Чепарухина она огрела по спине, когда тот во все лопатки бежал к двери, где возникла небольшая куча-мала из отступающих гитлеровцев. Через некоторое время его видели на спектакле еврейского театра, где под конец артисты и зрители пели «Атикву». Саша пел громче всех. Позже связался с хиппи, из-за чего забросил учёбу. Как-то в их компании наглотался таблеток. Потом слышал голос. Через некоторое время понял, что это он говорил с самим собой. Его хватило настолько, чтобы позвонить на станцию скорой помощи и кричать в трубку: «Спасите! Спасите!..»

Познакомились мы в Комсомольском городке. Был такой заповедник с розариями, зоопарком, искусственным озером. Далеко от города. Всё бы хорошо, если бы этот эдем не обставили комсомольской символикой и совковой монументалистикой. Через дендропарк к нему вело шоссе. При въезде в городок оно переходило в площадь. Там стоял огромный памятник Ленину, лицом к дороге, будто ждал гостей. Иногда бывало обидно за него. Совершенно равнодушные к нему, обегая его, гости с криками: «Какой вид!» первым делом бросались к смотровой площадке обозревать красоты и фотографировать их. Памятник стоял к красотам спиной.