Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

Темнота откатилась, как волна, оставив на лбу ощущение влажной прохлады. Черная сеть, висящая над самыми зрачками, взлетела ввысь и обернулась густой листвой на фоне яркого неба. Марта обтирала мне лицо влажной косынкой, брызгала водой из фляжки.

– Алекс, Алекс, ты можешь говорить? – шептала она.

Говорить я, разумеется, мог, но не ответил и опять закрыл глаза. Я сделал что то ужасное. Предал сам себя. Не выдержал первого же испытания.

– Алекс, Алекс! – звала Марта.

Чуткие и четкие пальцы быстро и осторожно ощупали мне голову. Тут только я догадался: она не понимает, что произошло. Она думает, что я ранен! Расстегнула на мне рубашку и пояс тем движением, которое напоминало нетерпение страсти. Пальцы тревожно побежали по груди. Не открывая глаз, накрыл ее руку своей. Напряженная кисть расслабилась и затихла котенком.

– Что ж ты сразу не сказал? Не почувствовал в горячке? Вот здесь… очень больно?

Тихое прикосновение над ухом у виска прозвенело болезненно и ликующе. Постыдная слабость сибарита превратилась в суровое беспамятство ополченца.

– Тошнит? Голова кружится? Вздохнуть тяжело? – выспрашивала Марта.

Раненый воин приоткрыл страдальческие глаза:

– Ты как с маленьким: где больно, где больно?

Она хотела улыбнуться, но улыбки не вышло. Сосредоточенная тревога, крепко сжимавшая ей губы и прорезавшая лоб резкой морщиной, отступала с трудом. Конечно, я видел, как она испугалась. Тень радости, сумерки торжества приподняли меня, я потянулся к ней… но она придержала меня за плечи, не позволила.

– Тихо, тихо, не шевелись пока. Сейчас людей позову, мы тебя доведем. А не сможешь идти – носилки принесут.

Быть героем, которого на носилках выносят с поля боя, помешала ужасная догадка, что я стукнулся головой при нервическом падении, а вовсе не получил удар в схватке. Решился выговорить:

– Я не ранен. Просто ударился, когда упал. Так стыдно. Позор.

– Как – стыдно? Как так? – переспросила Марта.

Так это и правда ранение? На сердце полегчало. Точнее, я понял, что обозначают эти слова. Тихо накрыл веки ее рукой.

– Что, что? Больно смотреть? Скажи, скажи!

– Не скажу, – прошептал я и провел ее вздрогнувшими пальцами по лбу, по щеке. Прижал ладонь к губам. Другую руку так и держал на груди. Было спокойно и радостно. Даже изнеможение нежило. Полурасплетенная коса скатилась с плеча и защекотала мне шею. Не отпуская ее рук, все-таки приподнялся, прикусил прядь волос и медленно откинулся назад, заставляя ее наклониться. Прикоснулась лбом ко лбу, поцеловала в глаза, в висок, но тут же высвободилась. Поцелуи слишком сестринские. Что-то в ней не оттаяло. Но, может быть, она прислушивалась, потому что вдруг крикнула:

– Сюда! Скорей! Алекс ранен!

На тропинку из-за деревьев вывернули человек десять. Я оказался в круге уважительной заботы суровых ополченцев. Детское удовольствие. Но продолжалось оно недолго. Было решено нести меня на сплетенных руках, как на стуле. Вообразив это нелепое зрелище, задохнулся от обиды и отвращения. Но странно: казалось, будто эти чувства не мои, а я в них провалился и не могу выбраться. Рвался вскочить и срывающимся голосом доказывал, что прекрасно держусь на ногах. Марта придвинулась и осторожно, ладонью под затылок, положила мою взбунтовавшуюся голову себе на колени. Меня уговаривали терпеливо и даже растерянно: что поделаешь, человек не в себе.

Непонятное отвращение душило. Снова вернулась уверенность: случилось что-то мерзкое и страшное. Не меня убили, я убил … Закрыл глаза, стиснул зубы. Что это такое, что со мной? Почувствовал у губ края фляжки, но оттолкнул ее, словно пришлось бы глотнуть жирной грязи.

На запястье лег чей-то осторожный, но крепкий захват. Открыв глаза, встретил очень серьезный взгляд Юджины. Наваждение отпустило, воля вернулась. Надо мной теснился большой тревожный круг. Только теперь я стал различать лица. У славного Дона Дылды голова был перевязана, кровь густо проступала сквозь бинты. Я сел и негромко сказал, что действительно могу идти сам, – ничего серьезного, просто нервы.

Тут мне поверили, наконец, и позволили подняться. Кто-то подал лежавший в траве пояс. Я медленно застегивал рубашку и жилет, боясь, что руки будут дрожать и не попаду крючками в петли. Но справился. В груди закрутился веселый воздушный шарик. Ведь ничего ужасного не случилось. Наоборот! Победители и раненый герой. Ликование толкало к пылким действиям. Я хлопнул по плечу Гая и счастливца Феликса, приобнял Старого Медведя, потом Дона. Спросил, как его ранило. Но не расслышал ответа. В ушах загремел барабан. Это кровь стучит или сигнал доносится? Мое настроение всех заражало. Феликс по-мальчишески во весь рот улыбался мне навстречу. Дон стиснул мне локоть. Пролетел смех. Только Марта смотрела тяжело.