Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

– А кто дал вам право во время оргии подстрекать любовника к ссоре с Ларсом?

– Не понимаю вопроса.

– Значит, настаиваете, что они сами сцепились?

– Не понимаю вопроса.

– Кто подучил вас не отвечать?

– Долг свидетеля – говорить правду. Я говорю правду.

– Вы лжете! Все это из-за вас! Имя любовника! Быстро! Речь идет о жизни человека!

– Даю объяснение: у меня нет любовника.

– Не лгать! Отвечать! Задержим до выяснения! Это ваша вина! Вот показания на вас!

Близнецы одинаковым движением ударили кулаками в какой-то исписанный лист, я громко потребовал очной ставки, а индюк бросился грудью на стол и прорыдал стонущим голосом:

– Давайте поверим! Это мои люди! … я вас прошу!.. я должен помочь… своим людям…

Старый Медведь и Юджина слушали в ледяном молчании, а сестренка закричала: «Мы не ваши люди, мы сами по себе люди!» Тем дело и кончилось, нас благополучнейше выставили вон.

Но потом Герти все же расплакалась. Я уверенно утешал. Отлично ты его обрезала: мы не ваши люди. Разлетелся изображать защитника… Дешевые приемы. Пустые угрозы. Вся игра видна насквозь.

Хотелось сказать, но, разумеется, не сказал: тебя потащили на допрос не для показаний, а ради Андреса. Это ему горело выяснить, кто твой любовник. Они, похоже, думают, что в «Крылатом псе» и впрямь настоящие оргии устраивают. Забавно! Натянутые нервы упали, меня разбирал победительный смех. Но в гостинице мы встретили тоску и тревогу. Оказывается, схватили еще и беднягу Ксана, душевного гармониста. Обещанная Мартой «группа граждан» собиралась в штаб. Выяснять, что происходит и требовать освобождения задержанных. Хотелось идти с ними, но меня ждал больной клиент. Поколебавшись, выбрал клиента.

Еще один бедняга. Вчерашний толстяк, который свалился с табуретки чуть ли не прямо в гроб. Он полусидел-полулежал, обложенный подушками, и я собрал все терпение вместе с юмором, чтобы смотреть на него. На жирной груди под закатанной рубахой висели три толстые, длинные, блестящие пиявки. И еще две, как черные кольчатые пальцы, высовывались из-за ушей. И еще целый выводок плавал в банке.

Меня усадили на стул возле постели, а все семейство выстроилось у двери.

– Помрешь с ихнего допроса! – закипел толстяк. – У меня внуки! Идите сюда, кораблики. Ни в какие добровольцы не пущу! Деда вашего убивали!

Широкоплечие и длиннорукие кораблики лет четырнадцати-пятнадцати встали рядом и насупились.

Пиявка за ухом отвалилась и покатилась по розовой подушке. Я с трудом удержался, чтоб не отдернуть колено. Струйка крови потекла у него по шее в складки рубашки. Жена захлопотала, намочила из пузырька салфетку, запахло лимоном. Салфеткой сняла вторую пиявку и стала мужа бинтовать – не так, как бинтуют раненных в лоб, а так, как обвязывают детей, больных свинкой. Получилось смешно. Но рассказал он о происшествии до странности точно. Как-то беспощадно к себе.

– … вот как оно было! Вот что с вашим дедом сделали! Вот какое у нас начальство! А люди струсили, растерялись, вот и придумывают теперь, будто каменный идол по лесу скачет! А это знаменосец по нашим головам скачет! Я сам растерялся вчера. Потому что не знал, что по закону, а что не по закону…

Очевидно, внуки-кораблики доставляли деду свежие слухи, а мою глупую шутку Карло повторил. Но дело было в том, что смешной толстяк сказал то, что я и сам думал.

– … вы про закон знаете. Вот и объясните. У нас есть коммерческая тайна или ее нету? У меня есть моя жизнь или ее нету? Знаменосец что хочет, то и спрашивает. Обязан я ему исповедоваться или не обязан? Как это по закону?

С цинической прямотой ответить очень легко: закон – декорация, слабого сломают. А по закону объяснить непросто.

– … И вы никогда не докажете, что у знаменосца не было подозрений, которые он считал обоснованными.

– Он врет в глаза, а я ничего не докажу? Понятненько. А чего он от меня хочет? Чтоб я его в долю взял? Дань ему платил? Сколько раз я бегал на почту – это он знает. А что с Ларсом даже не знаком – этого не знает. И я ничего не докажу. Так. Так. А как надо было? Советуйте!

– Можно было ловить его на том, что вы сейчас очень правильно заметили. Сказать так: если вы знаете даже мелочь – сколько раз я был на почте, то тем более знаете большую правду, что я не знаком с пропавшим. Можно было сказать: давайте я приму присягу, что все телеграммы о текущих торговых делах. А потом сослаться на коммерческую тайну.

– Так. Так. То есть едва что-то случилось, как ни жизни, ни тайны, и всех нас можно выворачивать наизнанку. И ничего мы не докажем. Так это он его и убил. Ну, или похитил.