Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

– Но зачем? Зачем? Ты думаешь, что он думает… на кого-то из нас? Да не может быть!

– Он втягивает город в подозрительность и страх. И не остановится. А может, еще хуже. Он знает, что произошло. Он сам это устроил. И сам назначит виновных. Он не думает на кого-то из нас. Он решает или уже решил, кого и скольких сделать преступниками.

– Что ты… невозможно! Что за ужасы…

– Не ужасы, а тайная операция. Но если допустить, что я не совсем ошибаюсь, то мы с вами среди тех, кого имеет смысл обвинять. Заподозренные и обвиненные становятся сговорчивее, а у вас с индюком взаимные неприятности. Я племянник своего дяди, а втянуть дядю в уголовный скандал было бы интересно многим.

– Ты какие-то жуткие сказки рассказываешь.

– Очень хотел бы ошибиться… И вот еще что. Посмотрим, конечно, кто скажет, что видел Ларса на шоссе. Но знаете… Сегодня наверняка появятся самые странные и непонятные показания. И не разобрать, где подстроенные, а где искренние. Считается, что он уехал верхом. А где его лошадь? Домой прибежала, волки заели, или начнут обыскивать конюшни? Кто-то вспомнит, что видел оседланную лошадь без седока. Потом окажется, что Ларса встретили в двух разных местах одновременно. Что заметили крадущихся врагов. И таинственных незнакомцев. И синих призраков, и белое пламя, и черта с рогами. Во всяком непонятном и страшном деле всегда появляются такие свидетельства. Это как закон.

– Есть другой закон. Не бывает, чтоб люди – мы, например, – низачем и нипочему набросились на земляка.

– Арестованные обычно проявляют любезность и сами придумывают себе мотивы.

– Под пытками, что ли?

– Физическое воздействие строжайше запрещено. А если я сам упал и ребра переломал, зубы раскрошил – так это нечаянно.

– Ты хочешь сказать, что он охотится – на тебя?

– Я бы скорей подумал – на Старого Медведя. К счастью, не получится. Остается – на меня. Где подстерег? Как расправился? Куда спрятал тело? Отвечать! По условиям военного времени приговор привести в исполнение немедленно!

– Перестань. Не смешно.

– Дело еще в том, что во всякой сплоченной группе достаточно скрутить одного, как остальные сразу станут укрывателями, а то и соучастниками.

– Ну, довольно, хватит, давай серьезно.

– Совсем серьезно так. Я не понимаю, что делает индюк и зачем, но для нас в этом деле угрозы есть. А теперь решай ты, Старый Медведь. Я все навыдумывал? Это невозможно? Ты тоже не веришь?

– … Кто при диктатуре жил, поверит. Всякое может быть. А если так, то сразу понятно – зачем. У нас свобода и порядок? – чтоб их не было. Вот за этим. Разбить порядок – тогда и свобода зашатается. А с порядком уже настал непорядок, если мы сидим и обсуждаем, как обороняться от руководителя поиска. Вместо того чтобы вместе с ним обсуждать поиск. Если ни сном ни духом не виновные трусят, что некому подтвердить, где они были.

– Невиновных в мире нет. Все за всех виноваты.

– Да, приходилось слышать. Отличный довод, чтобы подкосить суд и право. Тогда никакое алиби не поможет. Если нету – понятно, ты первый подозреваемый. Если алиби есть – еще хуже: ты готовился! Если со страху все перезабыл, дрожишь, запинаешься – понятно, виновен (честному-то человеку нечего скрывать и нечего бояться). Если спокоен, уверен, смело оправдываешься – еще хуже: честный человек испугался бы обвинений, лишь наглый преступник спокоен… Но это всё в сторону. Мы не о том. Поверить могу… но только в замысел. Свобода и порядок – это и хорошо, и трудно, и возможности, и работа, и достаток, и каждый человек – самостоятельный. Но несвобода и беспорядок – это ведь тоже хорошо! И даже еще лучше. Для некоторых. Главное: каждый человек – подневольный. Что ж, ладно. Договариваемся так. Всегда надо знать, где каждый из нас находится. Сейчас отработаем, как сообщать. И пойдем допрашиваться.

Чтобы строить догадки, чем дело кончится, надо понять, в каком мы жанре. Приключенческий роман кончается хорошо. Тайна выясняется, добро торжествует, герой с героиней обретают друг друга. Готический роман кончается плохо. Тайна остается тайной, герой погибает, героиня уходит в монастырь. Злодей тоже погибает. А если это натуралистический роман с претензией на жизненную правду, тогда так. Тайна выясняется. Да, точно. Это в жизни слишком часто тайна остается тайной, а в жизненном романе обязательно откроется. Там есть автор, он все растолкует. Герой с героиней… тут поразнообразнее, хотя обычно все же обретают друг друга. Иногда на краю света и в нищете, но ясный рассвет румянит соломенную крышу, поет журавль колодца, героиня идет к дому с ведрами свежей воды, а на пороге герой с лопатой в руках готов к самоотверженному труду ради добра. И ни в одном из жанров никогда не торжествует зло и злодей. Самые светлые, героические романы написаны при диктатуре и о диктатуре. Герой с героиней, обретя друг друга, идут по улицам столицы и замирают, глядя, как в золотом рассветном небе над куполом бывшего парламента реет флаг диктатуры. Знамя славы! А как оно, кстати, выглядело? Если и знал, то забыл. Навсегда? – со счастливой улыбкой спрашивает героиня. Навечно! – с гордостью отвечает герой.