Галина Щекина - Тонкая Граня

А раньше только и слышно, что дети Ковальски пошли туда, да дети Ковальски пошли сюда. Да вот так-то они говорили в магазине, да вот так-то у керосинной лавки, да о родителях никогда плохого не скажут – вот же ж воспитание! А ты, господи, на кого ты похож? «От диты Ковальськи, дывысь, яки ровнэньки, чистэньки…» А что такое сделала жизнь с ними, бывшими цветочками? Они идут вместе, поддерживая друг друга, шатаясь и спотыкаясь, никому не желанные, в жеваной старой одеже, фигуристая увядшая женщина, блондинка с мешками под глазами, и стройный светлоголовый мужчина с побитым очень лицом. Откуда ж они тут, на тихой нарядной с кучерявыми деревьями улочке?

Граня вздохнула и понесла ведра домой. Она и то стояла за деревом, пока пройдут они, Лешек и Златка. Неразлучная парочка. Только бы не увидели ее. Только бы на глаза им не попадаться… Кутафья и телегай. А если вспомнить детские года, так там все было наоборот. Граня шла, и в ушах ее звучала итальянская песенка «Что ж ты опустила глаза? Разве я неправду сказал?» И томительность, и нежность окутывала две странные удаляющиеся фигуры.

Почти два месяца гостила Граня у матери. По очереди сидели они с Сашкой, гуляли с ней в посадках и по бывшему парку, по очереди пололи гряды в огороде, а на дальний огород не садили. Как забрали Богдана, с той поры большой огород, бакша по-местному, оказался заброшенным. Не было у Таисьи столько мочи, чтобы одною лопатой его поднять.

Таисья жила не задумляясь, по привычке, на работу в мастерские ходила, чтоб не отчаяться. Ей самой мало надо было. Купит ряженки у соседей да черного хлеба, ото ж ей и еда. А как явилась дочка, еще с лялькою, тут пошел совсем другой разговор. И поворачивалась швыдче, и утром подхватывалась живо, и лицом как-то помолодела, точно умылась холодной водою. Даже старые юбки да кофты на ней по-новому трепыхались.

Таисья не привечала Златку, но и не запрещала её. Даже предлагала справить платье у тети Гуты, такэж баское. Но Граня была суровая, отказалась, зная, что копейки лишней нет. А тут столкнулись у колонки и Златка до себя давай звать. Граня запротивилась, боясь, что та будет пичкать ее рюмкою. Но Злата шепнула – нет, пить не треба, не бойсь. Дома у них никого не было. Сели смотреть какой-то заграничный модный журнал, бог знает кто его и привез ей. Там как раз и были от такие платья, как у Златы.

– Ты понимаешь, такое дело, – зашепталася Злата, гладя ее по плечу, – бывает что человек с тюрьмы да войны дольше идет, чем надо. Ты пойди-ка на станцию може за билетом, а сама до депо дойди. Мне кажется, Богдан вернулся, а домой не идет. Но ты вже скоро уедешь и не побачишь. Нет! Лешек мне ничего не говорил. Иди. Журнал бери с собою, если спросят, зачем ходила.

Граня в немом удивлении пошла домой, качая ведрами с водой, засунув толстый журнал за резинку своих шаровар. Отпросилась она у матери за билетом, еле дождавшись ее выходного. Да неспешно пошла к станции. Смогла только заказать, а через неделю снова узнать. Ох и билося сердечко, ох и чуяло неладное.

Повязалась низко косынкою да села с женщинами около путей. Те понимающе ее обсмотрели, ничего не сказали. Увидели – лица нету на бабе, побелела вся. Да еще такая чудная, то ли узбечка, то ли цыганка, вся чернява, да с родинкою. Ее никто за местную не признал, много народу сменилось на станции-то.

За депо в отдалении стоял старый «контуженый» паровоз Эу. Было видно, что побывал когда-то под бомбежкой, железо местами даже поморщилось. Его бы на ремзавод, да вовремя не получилось. Вот он так стоял да стоял. А когда паровозов не хватало, так что выдавали машины любой ценой, в депо стали пытаться восстановить этот «контуженый». Спиной стоял Лешек Ковальский, которого Богдан когда-то устроил в депо, и чего-то говорил, размахивая руками. Вокруг стояли еще мужики из депо, непонятно зачем, ведь конец смены… Вроде, говорил чего-то о пробитых паропроводах, о заглушках.

– А як дышла? Воны тэж погнуты, – ворчали мужики из бригады.

– А топка у трещинах уся? Треба пидлататы.

– Слышь, отец, – обращался к кому-то Лешек, – А что если мы доходягу этого залатаем сами? Оно ж и тебе зачтется, и мне. Я-то вообще на грани выгона из бригады. Может, уж сейчас уволили, пока я тут распинаюсь. А ты всегда был спец, интересовался, да и на ремзаводе работал.

«О ком это он? – волнуясь, думала Граня, – Кто это еще интересовался и был на ремзаводе? Кто ж, как не он?»

– Кажу: мэнэ у кадрах не взналы, – голос был слишком знакомый, чтобы спутать его с каким-то другим! – Мэнэ турнули, я даже права не маю тут робыть. Ну ладно, вы не сдавайтэ. А шо нэ так?