Елена Котова - Период полураспада

Давид Карлович был человек высокообразованный, вдовец, дети уже взрослые, опять же, большой плюс. Дарья Соломоновна снова перебралась в комнату Соломона и Кати: молодым надо дать простор. Давид Карлович оценил достоинства не только красавицы-жены, но и ее тридцатипятиметровой комнаты с балконом и лепниной. Но он и сам вошел в семью не с пустыми руками: привез кресла и салонный столик красного дерева, подарил Риве изящные золотые часики, накупил множество золотых сережек, цепочек, брошек. Нрава он был нешумного, никогда не горячился, ходил по квартире в полосатой пижаме, но непременно с белой рубашкой, которую теперь ежедневно в Катину стирку добавляла Дарья Соломоновна, носил зализанный зачес и черные усики. «Алка, он на Гитлера похож», – шептала сестре неугомонная Ирка.

В День Победы Алка не могла усидеть дома, хотя Соломон твердил, что на гуляния идти ни в коем случае нельзя, там будет столпотворение. Люсю родители повели на прием, и Алка с Галей Савченко вдвоем побежали на Красную площадь. Только туда!

Площадь была переполнена, люди обнимались, плакали, со всех сторон перебивающими друг друга мелодиями звучали гармошки. Алка и Галя пробирались сквозь толпу, их то и дело окликали молодые солдатики и офицеры.

– Хей! Дьевушки, идите к нам! – Галя и Алочка увидели танк с американским флагом, на броне сидели крепкие веселые ребята. – We have шампаньское!

Алка не знала английского, в школе они учили немецкий, но к Гале с раннего детства на дом ходил преподаватель английского.

– Are you really Americans?

– Oh, you speak English! Great! To our victory, gals!

– Что они говорят? – улыбаясь американцам, спросила Галю Алка.

– За победу предлагают выпить, – а американцы уже протягивали им кружки, наливая их до краев. Один из них помог Алке вскарабкаться на гусеницы и крепко держал ее за талию. Алка заливалась смехом, с трудом припоминая известные ей английские слова: «Good… good шампанское… Amеrican шампанское?»

– Yes, yes, American champagne. American champagne with Russian beautiful girls! On the Red Square. I love you! Do you love me? What’s your name?

Алка поняла только слово «love» и про имя. Смутиться у нее не было времени, да и не было желания.

– Наташа… Natalie…

– Natalie? Beautiful name. Do you like champagne?

Алка смеялась, Галку Савченко обнимал другой танкист, они пили шампанское с американскими парнями, целовались с ними, стоя на броне их танка, и смеялись от счастья. Весна, победа, а им семнадцать!..

Буквально через неделю вернулся в Москву и Моисей. Его демобизовали еще ранней весной, но он долго провалялся в госпитале в Румынии. Моисей ушел в ноябре сорок первого в ополчение. Ушел только из страха перед бомбежками и еще большего страха, что вдруг его броню музыканта сочтут уклонением от фронта, – подумаешь, на контрабасе еврей играет. Воевать он, конечно, не умел, и научиться не мог, но попался командир или комиссар, не лишенный человечности, и Моисея отправили в санбат. Три с половиной года он выносил с поля боя раненых и мертвых, уже не боясь пуль и снарядов, а страшась только, что его сочтут склонным к дезертирству трусом, как все евреи. В первую же зиму, еще под Москвой, он отморозил ноги в траншеях, через год развился артрит, с каждым годом ходить, а тем более бегать, становилось все труднее, зимой кости таза разламывала невыносимая боль, которую глушить можно было только водкой. После госпиталя он долго и неумело пробирался в Москву, страшась каждой проверки документов: вдруг сочтут, что его бумаги поддельные, а сам он – дезертир. Но добрался, и даже привез трофеи: австрийской работы антикварную вазу, которая, правда, в поезде треснула, и шерстяную мужскую кофту без рукавов. Рукава он в дороге отрезал и пустил на наколенники – так болели ноги.

– Милуша, ты зря ругаешь кофту, это чистая шерсть. Рукава пришей обратно, ей износа не будет.

Милка плакала от счастья, шутила, что теперь они могут ходить, меняя палки и костыли по очереди, а это большая экономия. Моисей вернулся в консерваторию, возвращался домой, как и до войны, поздно, опираясь на палочку, но по-прежнему с продуктовыми сумками.

В последнем классе Алка с подругами учились как одержимые. Люся с золотой медалью поступила в МГИМО, Галка Савченко, с серебряной, – на филфак МГУ. Алке медали не светили, языки и гуманитарные предметы ей не давались, она исходила из реалий. Она – еврейка, дай бог, чтобы при помощи дяди Кости хоть куда-нибудь поступить, вот хоть бы и в институт стали и сплавов – МИСИС. После поступления в институт Люся тут же отдалилась от подруг, и теперь Алка дружила только с Галей.