Елена Котова - Период полураспада

После взлета из Франкфурта принесли обед, это Юру немного развеселило: он никогда не ел лобстеров и не представлял, что когда-нибудь попробует. А тут поднос, крахмальная салфетка, ножи, вилки, розовый лобстер, и вся эта роскошь – ему. А сока и кока-колы – хоть залейся, жаль, что уже не лезет. А еще суфле, мороженое… Он уже не мог смотреть на еду. Вообще-то он очень устал, но не мог заснуть от возбуждения, от унижения сидения взаперти. Сидел и чиркал в блокнотике. Потом все же задремал.

Когда он проснулся, самолет шел на посадку. Он выглянул в окно: небоскребы… Шпили, гладь воды с трех сторон… Все такое знакомое. Да это же Нью-Йорк! «Вообще-то Нью-Йорк– клёвый город». Тут он снова стал проваливаться в дрему, из которой к нему пришла странная мысль: «А почему Нью-Йорк? Мама же живет в Вашингтоне?» Впрочем, ему было уже все равно. Тут стюардессы стали снова его трясти, не давая заснуть, говоря, что надо выходить из самолета.

Юра шел, нарочно отставая на полшага от стюардессы, крепко державшей его за руку. И снова запертая комната, правда, на этот раз ненадолго. И снова его за руку ведут в самолет, просто конвоиры! Самолет снова взлетает, он только начинает снова проваливаться в дрему, тоскливую, как этот полет, как самолет снова идет на посадку. Вокруг уже нет ни небоскребов, ни моря, одни поля, перерезанные кварталами маленьких домиков… Деревня какая-то… Да это ж Вашингтон! Вон Капитолий!

– Мама! – он наконец вырвался на волю, увидел мать, которая ринулась к нему, обняла и стала его целовать, тискать. – Мам, ну все, хватит. Ты меня своими слюнями всего обмусолила…

С месяц Юра жил в маминой крошечной квартире на 23-й улице, ему все начинало нравиться. Особенно то, что мама весь день на работе, а он предоставлен самому себе, в посольскую школу всего три дня в неделю надо ходить. Пока он парился в Москве, мама купила офигенную машину, огромный золотистый «Форд-Таурус». На нем по выходным они объезжали мебельные магазины на окраинах, те, что подешевле, искали обстановку для дома, в который можно будет въехать в конце мая. Юра не представлял, что у них будет собственный дом, – когда только мама успела его купить?

Дом Юре снаружи понравился, а внутри – нет: старый и вонючий. Мама умолила какого-то дядьку из посольства сделать в доме ремонт, даже Юре было ясно, что брать нормальных американских строителей для них было не по средствам. Мама и Юра спали вместе на матрасе, лежащем на полу в подвале, который ремонтировать было тоже не по средствам. Ремонт кончился, дом стал светлее. Привезли наконец спальню, и теперь они с мамой спали хоть и по-прежнему в одной постели, но уже не в подвале и не на полу. Наконец купили какую-то дохлую, не первой свежести кровать, стол и книжные полки для Юры, и у него впервые в жизни появилась собственная комната. Юра просил компьютер, но мама сказала, что принесет с работы списанный, зачем тратить деньги на новый.

Через месяц встречали бабушку. Для ее комнаты мебель мама сама купить не решилась, и бабушка спала на том же матрасе, пока не выбрала себе белую кровать и два комодика. В столовую купили подержанные стол, сервант и стулья, которые, по мнению бабушки, выглядели «антиквариатом». В черном районе Marlborough нашли обитые искусственным малиновым бархатом диваны, кресло и пуфик, все с гнутыми ножками. Стоило это синтетическое счастье всего девятьсот долларов, но бабушка, истосковавшаяся в СССР по гнутым ножкам, и его назвала «антиквариатом».

Мама отправила Юру в летние классы освоиться, познакомиться с учителями, с мальчиками. Там собрались одни дебилы, но мама твердила, что он обязан завести в школе друзей. Кому он был обязан? Этот вопрос Юру возмущал, но обсуждать его не хотелось.

Коля вылетел в Вашингтон перед четвертым июля в убеждении, что летит ненадолго. Из газеты «Деловой мир» он уволился без сожаления: та дышала на ладан, новую работу искать можно и осенью, а два месяца отдыха в Америке на дороге не валяются. Лето прошло в хлопотах по дому, неугомонная Алена затеяла ремонт в подвале, называя его почтительно «basement». Коля был согласен, что это звучит гораздо благороднее, чем «подвал»: дом стоял на горке и часть нижнего этажа имела выходящие на зеленый газон окна, в ней не было ничего подвального. Там они решили выгородить четвертую спальню и еще одну ванную, причем с окошком. А в полутемной части устроить entertaining room, где семья будет смотреть телевизор. Вместе с рабочими, на этот раз американскими, но совершенно левыми, работавшими за кэш, Коля шкурил и морил двери, сдирая в кровь пальцы, чинил антикварный стол красного дерева Соломона Анатольевича, который Наталия Семеновна – поскольку Лене полагался и перевоз мебели – позаботилась привезти в Вашингтон. Только этот стол и фамильное столовое серебро сумели проделать путь с Большого Ржевского на Волхонку ЗИЛ, а оттуда спустя десятилетия – по другую сторону океана.