Гийом Мюссо - Девушка из Бруклина

– Мадам Ковальковски! – окликнул он.

Постучал в стекло, подождал минутку и решил войти.

Открывшаяся дверь вела в гостиную, а в гостиной царила разруха – обои клочьями, стены в трещинах, драный ковер, поломанная мебель.

Свернувшись клубком, на кушетке зеленого цвета спала женщина. На полу возле нее валялась пустая бутылка дешевого джина.

Марк вздохнул и подошел к Элен Ковальковски. Она лежала к нему спиной, и лица он не видел. Но что ему ее лицо? Эта женщина была им самим. Его клоном. Существом, разбитым горем, которому никогда не выбраться из ночной тьмы.

– Мадам Ковальковски, – еще раз тихонько окликнул он и потрогал ее за плечо.

Прошло немало времени, прежде чем хозяйка дома очнулась. Она приходила в себя медленно, лениво, безразлично. Эта женщина была далеко отсюда. Туда, где она находилась, добраться не мог никто.

– Простите, что беспокою вас, мадам…

– А вы кто? – спросила она, попытавшись сесть. – Я давно говорю: брать тут нечего, даже жизнь моя не стоит ни цента.

– Я не вор, я полицейский.

– За мной пришли?

– Нет, мадам. Вас не за что арестовывать.

Элен Ковальковски покачнулась и упала обратно на кушетку. Сказать, что она находилась не в своей тарелке, было бы эвфемизмом. Она была не в себе. Пьяна, и, возможно, не только. Кожа да кости, ввалившиеся щеки, черные синяки под глазами… И все же было видно, что когда-то она была красивой девушкой – стройной, хрупкой, со светлыми волосами и светлыми глазами.

– Я заварю чай, вам полегчает, – предложил Карадек.

Но ответа не получил. Он встретился с привидением и теперь чувствовал растерянность. В любой миг привидение могло превратиться в фурию, и Марк не хотел, чтобы его застали врасплох. Он оглядел комнату и удостоверился, что в ней нет никакого возможного оружия. Потом заглянул на кухню.

Грязные окна кухни смотрели на поле, заросшее высокой травой. В раковине громоздилась грязная посуда. В холодильнике – несколько яиц и бутылки с джином. На столе сплошные лекарства: валиум, снотворные и все такое прочее. Марк вздохнул. Знакомая история. Давным-давно он сам странствовал по пустошам жизни «с теми шрамами, которые мы сами себе наживаем», настоящему аду на земле, где пребывают те, кому больше не живется, но и покончить с собой они не могут.

Марк поставил кипятить воду и приготовил из того, что нашлось под рукой – немного меда, лимон и корица, – горячее питье.

Когда он вернулся в гостиную, Элен сидела на кушетке. Он протянул ей чашку с напитком. Открыл было рот и тут же закрыл его. Объяснять этой женщине, зачем он к ней пришел, показалось ему в эту минуту непосильным трудом. Элен прикоснулась губами к чашке и начала пить маленькими глотками. Сгорбленная, с пустыми глазами, она была воплощением унылой усталости, воплощением своего дома, выцветшей разоренной развалины. Карадеку вспомнились картины Эгона Шиле: болезненные, воскового цвета лица. Все люди у него походили на мертвецов.

Ему стало не по себе в этом мрачном доме, он подошел, раздвинул шторы и впустил в гостиную воздух. Взглянул на полки книжного шкафа, увидел книги, которые и сам любил и какие думать не думал увидеть на ферме в глухом углу Огайо: Пэт Конрой, Джеймс Ли Берк, Джон Ирвинг, Эдит Уортон, Луиза Эрдрих. Даже томик Гийома Аполлинера «Калиграммы» в издании «Пресс юниверситер», Калифорния.

– Надо же! Мой любимый поэт, – пробурчал Карадек, берясь за томик.

При этой фразе лицо Элен, как ни странно, оживилось. Карадек на своем сомнительном английском продолжал говорить об Аполлинере, стал читать стихи к Лу, потом рассказывать о Первой мировой – его дед тоже погиб на полях сражений, умирали тогда еще и от испанки; поведал об Элизе, своей жене – она занималась как раз этим периодом, – о том, как они встретились, как она приобщила его к стране искусства…

Когда Марк замолчал, солнце село и комната погрузилась в темноту. Но случилось чудо. Элен тоже поделилась крупицами своей житейской истории: она хорошо училась, но ей приходилось часто пропускать занятия, чтобы помогать родителям. Стала многообещающей студенткой, но рано вышла замуж за тяжелого человека. Потянулись безрадостные будни, но родился Тим. Он и книги были единственным счастьем в ее жизни. После гибели Тима разверзлась пропасть, и она в нее ухнула…

Слушая Элен, Марк подумал, что пока не опустят в могилу, в человеке теплится живое. Понятное дело, с чужими откровенность дается легче, к тому же Элен так давно вообще ни с кем не говорила…