Гийом Мюссо: Девушка из Бруклина

Книги – не дети.

Книги – особый предмет, сродни волшебной палочке. Пропуск в иной мир. Бегство. Книги могут стать лекарством и помочь справиться с житейскими передрягами. Как говорит Пол Остер, книги – «единственное место в мире, где два чужака могут сблизиться». Но они не дети.

Ничего не сравнится с ребенком.

К моему великому изумлению, Натали вернулась на работу через десять дней после родов. Сверхурочные часы и командировки не позволили ей во всей полноте прожить первые недели – прекрасные и ужасные – жизни нашего сына. Впрочем, кажется, младенец не особенно ее вдохновлял. И вот однажды вечером, раздеваясь в гардеробной, служившей продолжением нашей спальни, она сообщила мне тусклым голосом:

– Мы приняли предложение Гугл. У них будет контрольный пакет акций нашего предприятия.

Мне понадобилась не одна минута, чтобы я смог произнести:

– Ты серьезно?

Натали с отсутствующим видом сняла туфли, потерла натруженную щиколотку и добила меня:

– Серьезно. С понедельника я со своей группой работаю в Калифорнии.

Я смотрел на нее квадратными глазами. Двенадцать часов на самолете пролетела она, но джетлаг[4] Джетлаг – явление несовпадения ритма человека с обычным дневным ритмом, вызванное ночной работой, переходом на летнее время или быстрой сменой часовых поясов при перелете на самолете. был у меня.

– Натали! Ты не можешь одна принимать такие решения. Нам надо все обсудить. Нужно…

Она устало опустилась на край кровати.

– Я понимаю, что не могу просить тебя ехать со мной…

Я окончательно съехал с катушек.

– Но я вынужден с тобой ехать! Я не забыл, что у нас трехнедельный малыш!

– Не кричи! Мне еще хуже, чем тебе, Рафаэль. Но у меня не получается…

– Что не получается?

Натали разревелась.

– Быть для Тео хорошей матерью…

Я пытался переубедить ее, утешить, но она рыдала и повторяла одну-единственную ужасную фразу, которая, наверное, была правдой: «Я не создана для этого, мне так плохо».

Я спросил, как она конкретно представляет себе нашу жизнь в ближайшем будущем. Натали умоляюще посмотрела на меня и достала из рукава карту, которую держала наготове.

– Если ты хочешь растить Тео сам в Париже, я не против. И если честно, я думаю, что это был бы самый лучший для нас выход.

Я молча кивнул, ошеломленный счастьем, которым засияло ее лицо. Лицо матери моего сына… Натали проглотила таблетку снотворного и вытянулась на кровати. В спальне воцарилась свинцовая тишина.

Через день я вернулся во Францию, в свою квартиру на Монпарнасе. Я мог бы найти няню, но не стал ее искать. Я твердо решил, что сам буду следить, как растет и взрослеет сын. И смертельно боялся потерять его.

Несколько месяцев подряд стоило зазвонить телефону, как я начинал думать, что звонит адвокат: мол, его клиентка поменяла решение и требует эксклюзивного права на Тео. Но этого кошмарного звонка я, слава богу, не дождался. Прошло почти два года без единой вести о Натали. Время летело незаметно. Раньше ритм задавала работа, теперь – соски, бутылочки, памперсы, гуляние в парке, ванночки температурой 37 градусов и нескончаемые постирушки. Еще случались бессонницы, тревога при малейшей простуде, страх, что не справлюсь. Но свой новый опыт я не променял бы ни на что и никогда. Свидетельством тому пять тысяч фотографий у меня на телефоне. Мой сын с первых месяцев своей жизни втянул меня в необыкновенное приключение: я сделался и актером, и режиссером одновременно.

На проспекте генерала Леклерка пробка рассеялась, таксист прибавил скорости, и мы рванули вперед, целясь в колокольню собора Сен-Пьер-де-Монруж. Площадь Алезия, поворот на авеню Мэн. Солнце пускало зайчиков сквозь листву. Белые каменные фасады, множество магазинчиков, дешевые гостиницы.

Я собирался уехать из Парижа на четыре дня, а отсутствовал полсуток, не более. И теперь быстренько отправил эсэмэску Марку Карадеку, чтобы сообщить, что я уже в городе. Марк был единственным человеком, которому я доверял настолько, что мог оставить с ним своего сына. Отцом я был сумасшедшим. Словно убийства и похищения, описанные мной в детективах, могли перекинуться на мою собственную жизнь. Только двум людям я доверял своего Тео: Амалии, консьержке у нас в доме, которую знал вот уже десять лет, и Марку Карадеку, соседу и другу, бывшему сотруднику уголовной полиции. Марк ответил в свойственной ему манере: