Гийом Мюссо - Девушка из Бруклина

Пустырь был островком среди множества пересекающихся железнодорожных путей, чуть подальше виднелась еще и шоссейная дорога с указателем Берси-Шарантон. Анна добралась до стройки с кранами. Рабочие уже пришли и, греясь, сгрудились вокруг жаровни. По-французски они не говорили, но поняли, что женщине нужна помощь. Постарались успокоить ее, утешить. Предложили кофе, протянули мобильный телефон.

Задыхаясь, Анна набрала номер Рафаэля. Гудки, гудки… он все не подходил. И наконец снял трубку. Она сразу же услышала:

– Я знаю, что тебя освободили, Клэр. Никто больше не будет тебя преследовать. Все будет теперь хорошо. Все плохое кончилось.

Разговор продолжался, странный, рваный, неправдоподобный. Она не могла понять, что Рафаэль делает в Нью-Йорке и почему называет ее Клэр. Потом до нее дошло: он знает . Знает все: кто она, откуда, что прошла до того, как они встретились. Она поняла, что он знает даже гораздо больше, чем она, и у нее закружилась голова, а внутри словно бы стал развязываться мучительный узел, отпуская ее на свободу…

– Все будет теперь хорошо, – снова уверил ее Рафаэль.

И ей так хотелось ему поверить.

Днем позже

Понедельник, 5 сентября 2016 года

Я и забыла уже, как люблю шум Манхэттена. Разноголосый успокаивающий гул, доносящийся издалека рокот дорожного движения, который напоминает мне детство…

Я проснулась первой. Да и ночью почти не спала. Слишком была возбуждена, сама себе не верила и просто не могла заснуть. Последние сутки меня швыряло от черной безнадежности к эйфории и обратно. Эмоции зашкаливали. Я сходила с ума от счастья и боли одновременно.

Бережно, постаравшись не разбудить Рафаэля, я прижалась головой к его плечу. Закрыла глаза и стала смотреть фильм о том, как мы с ним вчера встретились. Мой приезд в Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди… у меня так стеснилось сердце, когда я увидела тетушек, двоюродных сестер и братьев, постаревших на десять лет. Малыша Тео, который бросился мне на шею и расцеловал меня.

И Рафаэля. Он доказал, что он – тот мужчина, которого я ждала. Он сумел разыскать меня в джунглях, среди которых я заблудилась. Нашел и вернул к жизни. Он вернул меня в мою жизнь, семью, к моим предкам.

Мне пока еще трудно принять все, что он мне рассказал. Теперь я знаю, кто мой отец. Но знаю еще и то, что из-за меня – из-за того, что я есть на свете, – мой отец убил мою мать. Я пока не знаю, что мне делать с этим знанием. Возможно, двадцать ближайших лет буду укреплять благосостояние какого-нибудь психолога…

Я выбита из колеи, но я открыта и не замыкаюсь. Меня вернули к моим корням, и я уверена: мало-помалу все встанет на свои места.

Я поверила, что никто не будет копаться в моих тайнах. Я вновь стала той, кем была, но не обязана кричать со всех крыш о том, что со мной случилось. Я снова обрела семью, и человек, которого я люблю, знает, кто я такая на самом деле.

После освобождения – во всех смыслах этого слова – я отдала себе отчет, как мешал мне груз лжи, который я несла долгие годы. Он превращал меня в хамелеона, постоянно вынужденного бежать, прятаться, спасаться. Я могла лавировать, огибая препятствия, но была лишена почвы, уверенности, корней.

Я не открываю глаза. И погружаюсь в приятные воспоминания о вчерашнем нашем празднике: барбекю в саду, смех и слезы Анжелы и Глэдис, узнавших, что я скоро стану мамой. Нет, нельзя передать чувство, когда снова видишь свою улицу, старый дом, квартал, без которого так скучала. Вечерний запах кукурузного хлеба, жареной курицы, вафель. Вечер не кончается – музыка, песни, рюмки с ромом, на глазах слезы счастья…

Катушка крутится медленнее, фильм останавливается, наплывают другие картины, более сумрачные. Этот сон мне уже снился в сегодняшней ночной полудреме. Снова тот самый вечер, когда я вернулась в Монруж. Стоило мне только открыть дверь, как я почувствовала опасность: кто-то стоял за моей спиной. И только я хотела обернуться, на голову обрушился удар.

Сумасшедшая боль вспыхнула, все вокруг закачалось, и я упала на пол. Но не сразу потеряла сознание. Прежде чем отключиться, я еще две или три секунды смотрела, и я увидела…

Но что? Забыла. И это мучило меня ночью. Я стараюсь сосредоточиться, но ловлю пустоту. Белый ватный туман отгораживает меня от воспоминаний. Я стараюсь выудить из него картинки, которые от меня прячутся. Я настаиваю. И в молоке начинает что-то брезжить. Неотчетливо, размыто, словно на пленке запечатлелся пейзаж, нарисованный мелом. Постепенно картинка проявляется, становится отчетливее. Я сглатываю слюну. Сердце бьется быстрее. В те несколько секунд, прежде чем потерять сознание, я видела… плашки паркета, сумку, которую только что бросила, открытый стенной шкаф, в нем рылись, там все перевернуто, открытую дверь в спальню. И там, на полу… Там… собака. Плюшевая коричневая собака с большими ушами и черным носом. Собаку зовут Фифи, это собака Тео.