Александр Мелихов - Мои университеты. Сборник рассказов о юности

– У меня со словами проблема, я их плохо запоминаю. Так что вся надежда на тебя!

– Ой, да что там запоминать, – отмахнулась я. – И потом, у меня память, сама знаешь, стоит повторить разика два – и все, на всю жизнь отпечаталось!

На концерт нас снаряжали всей комнатой. Как же – честь факультета доверили защищать! И упасть лицом в грязь мы не должны были ни при каких обстоятельствах. Надя Хорошкина, тяжело вздохнув, отдала мне свои небесно-голубые джинсы, которые тогда только что появились у фарцовщиков, стоили неимоверно дорого, и обладатели их, а особенно обладательницы, получали значительную фору в привлечении внимания противоположного пола перед теми, кто такими джинсами не обзавелся. Еще раз прорепетировав свою коронную песню, мы дружной гурьбой двинулись в столовую, где смотр самодеятельности и должен был проходить.

После песенки конкурирующего факультета про комиссаров в пыльных шлемах должны были выходить на импровизированную сцену мы. То, что наше появление произвело неизгладимое впечатление, стало ясно сразу. Небесно-голубые джинсы были надеты явно не зря – по залу пронесся вздох восхищения. «Щас еще как запоем, погодите», – успела подумать я. Но тут Дима взял первые аккорды песни. Мы бодро завели: «Ночь притаилась за окном, туман рассорился с дождем…». Первый куплет благополучно спели. В зале стояла благоговейная тишина. Еще несколько аккордов и – начало второго куплета. И тут я понимаю, что напрочь забыла слова! Ну хоть убейте, не помню даже, про что там дальше речь идет… Гляжу на Галку и вижу, что и она судорожно вспоминает хоть какую-то зацепку, и надежды на нее никакой. Так ведь она и предупреждала! Тем временем Димка с абсолютно непроницаемым выражением на лице заканчивает еще один, повторный проигрыш между куплетами, и я прыгаю в ледяную прорубь, не придумав ничего лучше, как запеть: «Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла…» Галка с облегчением подхватывает это «ла-ла-ла», Дима в полуобморочном состоянии бьет по струнам, и мы в полной тишине бросаемся вон из столовой. Подальше от нашего позора!

…Через час, когда, закрывшись в комнате, мы уже нарыдались вдоволь, кто-то робко постучал в дверь.

– Девчонки, откройте! Очень нужно!

Галка нехотя оторвалась от подушки, промокшей насквозь.

– Вот они, пришли полюбоваться на наши страдания…

– Да уж, – уныло согласилась я. И подумала: «А все равно – джинсы на мне сидели классно!» Про симпатичный профиль брюнета-архитектора я старалась даже не вспоминать…

– Девчонки! Да откройте же! – за дверью уходить не собирались.

Я сползла с кровати и, скорчив как можно более скорбную физиономию, приоткрыла дверь. На пороге стояла целая делегация из параллельной группы.

– Девчонки! Какую красивую песню вы пели! Спишите слова, а?

В комнате раздался истерический хохот. Это у Галки окончательно сдали нервы…

На гитаре мы играть все-таки научились. Правда, бобровская шестиструнка уже в этой истории не фигурировала. Прибежав в комнату после нашего дебюта в институтской самодеятельности, закончившегося таким фиаско, я в приступе гнева на саму себя швырнула ее об стенку… Хотя гитара-то как раз ни в чем не была виновата. И песню о свечах поем на встречах с однокурсниками.

В один из первых учебных дней на перемене между парами ко мне подлетел Аркашка:

– У вас уже была первая лекция по химии?

– Не было еще. Сегодня последней парой.

– Отлично. А кто у вас – Чувиляев?

– А черт его знает. Еще же не было.

– Да точно он будет. На физмехе он уже лет десять бессменно читает.

Я учился с Аркашкой в одной школе. В одной известной питерской физматшколе. Довольно много народу из нашей школы традиционно из года в год поступало на физмех. Аркашка был на год старше и учился уже на втором курсе.

– Обязательно отправьте ему записку с вопросом про эффект Мессбауэра.

– Чего-чего? А что это такое?

Зазвенел звонок, и Аркашка скрылся так же внезапно, как и появился.

Дело было в первых числах октября, так как наше знакомство с институтской жизнью в сентябре началось в колхозе в Ленобласти. Вытянутый деревянный барак. Вход с торца. С двух сторон, подкрепленные столбами через каждые пять метров двухъярусные двухметровые полки. На них мы спали плечом к плечу, голова к стене, ноги к проходу.

По утрам пристроившийся работать на кухне Фрумкин заходил и орал:

– Рота, подъем!!!