Александр Мелихов - Мои университеты. Сборник рассказов о юности

– Я всего этого не запомню.

– Поэмы, блин, наизусть учила на этом своем филфаке, – психанула Галя, – а тут – «не запомню»! Все, я ухожу.

Хотя предмет спора не смотрел в нашу сторону, Галя разыграла целый спектакль: сымитировала нарочито громкий телефонный разговор с любимым, якобы звавшим ее на свидание, чмокнула меня в щеку и упорхнула.

Я возобновила наблюдение за объектом. Объект был пьян, но еще вполне адекватен. Потребовалось невероятное усилие воли, чтобы почти за косу, как барон Мюнхгаузен, вытащить себя из-за стола и направить стопы к краснорожему фермеру.

– Гхм, добрый вечер! Позволите присесть? Или вы кого-то дожидаетесь? – вежливо осведомилась я.

Фермер вскинул на меня мутный взгляд, пробормотал что-то вроде «Присаживайтесь» и очистил половину стола от тарелок и лимонных цедр.

– Да вот… – замялась я, судорожно припоминая Галину лекцию, – подруга убежала на свидание, бросила меня… А домой… совсем еще неохота… Мне бы поговорить с кем…

Пинг явно не удался.

– Ну, давайте поговорим. А о чем? – Понг, как и следовало было ожидать, тоже оставил желать лучшего.

– Да не знаю… Давайте, например, о Прусте, – ляпнула я.

– О грусти? – переспросил фермер.

– Нет, о Марселе Прусте, – ласково поправила я. – Это писатель такой французский.

– Чего?

– Знаете, он жил в комнате с пробковыми стенами, – продолжила я еще ласковее. – Чтобы никакие внешние запахи и шумы не мешали ему творить.

– С какими стенами? Пробковыми? – Фермер недоверчиво посмотрел на меня. – Это из винных пробок, что ли? И че он там писал?

Этот понг меня воодушевил.

– Самое известное его произведение – многотомный роман «В поисках утраченного времени». Он написан в жанре потока сознания…

– Кого?

– Ну… вот вы никогда не замечали, что, когда думаешь… – Тут я осеклась и с сомнением поглядела на собеседника. – Когда думаешь… о чем-то… то постоянно отвлекаешься, мысль прыгает с одного предмета на другой и никогда не представляет собой гладкого текста.

– А-ааа, ну-ну. – Фермер поскучнел.

«Чем бы его зацепить?» – лихорадочно соображала я. Пришлось вытаскивать главный козырь:

– А еще Пруст был гомосексуалистом.

– Чего-оо?! – Фермер аж подскочил. – Так ты мне тут битый час про какого-то пидора рассказываешь?!

– Да какая разница! – возмутилась я. – Уайльд тоже был «голубым», но это не помешало ему войти в мировую литературу.

– Етишкин корень! – выругался фермер. – Приехали. А нормальные мужики в этой вашей литературе были?

– Ну, конечно…

– Слава богу, – вздохнул фермер и смягчился. – А я вот из писателей мало кого знаю. Ну, Пушкина там…

– Говно вопрос, давайте перетрем по поводу Пушкина, – неожиданно для самой себя сказала я. – В его биографии тоже есть немало тресковых моментов.

У фермера на лице застыло такое выражение, какое, наверное, было бы у майора Ковалева, если б он обнаружил не просто пропажу носа, а появление на месте оного чего-нибудь неприличного.

– Нап… ри… мер? – наконец выдавил из себя фермер.

– Да вот удивляюсь я, как он только все успевал! И богатейшее литературное наследие оставил, и баб у него поперебыло…

Я махнула рукой.

– Много? – уточнил фермер.

– До хрена, – подтвердила я.

Фермер как-то весь обмяк.

– А еще, – не унималась я, – он сказки сочинял. Для взрослых.

Я глупо хихикнула, а фермер оживился:

– Иди ты?..

– Ага, зуб даю.

И тут же пересказала сюжет одной из них, напоминающий историю про ящик Пандоры.

Фермер был убит наповал.

– Девушка, милая, – бормотал он. – Вы мне дайте, пожалуйста, названия всех этих книжек… И тех, которые ваши педики написали, тоже. Да-да. Только педиков крыжиками пометьте.

Я стала строчить на салфетке имена и названия произведений. Фермер подобострастно смотрел мне через плечо. За этим занятием нас и застала неизвестно откуда появившаяся Галя.

– Са… лют… – пробормотала она, стараясь сохранить глаза в орбитах. – А я вот… с любимым поссорилась… и вернулась… Вдруг, думаю, ты еще не ушла…

– Да вы садитесь, садитесь, – засуетился фермер. – Меня, кстати, Валера зовут.

Мы с Галей тоже представились. Я протянула Валере мелко исписанную салфетку. Он бережно свернул ее, вложил в бумажник и внезапно засобирался:

– Ну ладно, не буду вам мешать, дамы. А то, может, до дому подвезти?

– Да нет, мы еще уходить не думаем, – заверила его уже пришедшая в себя Галя.

– Тогда… – Валера подозвал официанта и что-то шепнул ему на ухо, сунув в руку купюру. – Разрешите, как говорится…