Александр Мелихов - Мои университеты. Сборник рассказов о юности

Над порыжевшими эмалированными раковинами, открыв на полную холодную воду, обмывались братья Алиевы – борцы с параллельного потока; Кирпич, уворачиваясь от брызг, подбривал шею Пуху. Витек наверняка установил бы рекорд Гиннесса по скоростной чистке зубов, если б не остановился, когда боковым зрением заметил новое безусое Колино лицо. Витькино лицо, не знавшее ни станка, ни электробритвы, изменилось более чем кардинально – нижняя челюсть отвисла, мятная паста, разбавленная водой, белыми потеками рисовала клыки, как у оборотня.

Стряхнув оцепенение, Витек быстро привел себя в порядок, вернулся в комнату и, подхватив «дипломат», умотал.

Кирпич убрал со стола чертежную доску, и мы расстелили обеденную клеенку. А на первом этаже Витек бился в запертую дверь. На шум выскочила злая вахтерша. Она заверещала, что раньше шести утра никого не выпустит, если только не покажут билет на поезд или же не приедет по вызову «Скорая». Витек орал, что завалит зачет, и совал дежурной под нос «Сейко», никогда не отстающие и не спешащие, так как электронные и, вообще, японские. Вахтерша предъявила свои – «Чайка», золотые, на семнадцати камнях, – и ткнула пальцем в настенные кварцевые со знаком качества, тоже натикавшие полчетвертого, а никак не полседьмого.

Возвратился Витек хмурым. Швырнув «дипломат» на кровать, он сказал, что не забудет такой подлянки. Но, когда мы предложили попить чайку с клубничным вареньем, а затем вернуться к незаконченной работе, паренек просветлел и глупо заулыбался, слушая, как его разыграли.

Да, без ловкости Кирпича его же план вряд ли осуществился. Он без снятия «Сейко» с руки подобрался к малюсеньким кнопочкам обычной канцелярской скрепкой, отключил электронную пищалку и переставил время вперед. Отлично отработали в массовке братья Алиевы, взявшие тайм-аут в ночном марафоне по нардам. Конопатый получил курсовой на халяву. Между прочим, он выглядывал из-за двери, стоя во вьетнамках и семейных трусах, с наброшенной на плечи шубой из неизвестного зверя. Ну и мы, чего уж, постарались.

Заветный зачет Витек, разумеется, получил, и за утренние подъемы с тех пор отвечал именно он, подскакивая по первому сигналу будильника. Электронного. Грохочущий круглый был спрятан за ненадобностью в тумбочку.

Стипендия – послезавтра, а сегодня у нас с Ларой и Машей осталось на троих семьдесят пять копеек. Даже на кино не хватит…

– Давайте купим полкило халвы, а потом поедем к нам в общагу – бутылки сдавать, – предложила Маша.

Бутылки из-под кефира и молока в общежитии не выбрасывали, но и не мыли: складывали грязными в коробки, запихивали под кровати и рассматривали как «последний резерв». Хочешь сдавать – пожалуйста, но сначала нужно их отмыть…

Днем в общежитии почти так же шумно, как и вечером, потому что у нас занятия в две смены. На кухне что-то булькает, из-за дверей просачиваются голоса и музыка, а по длинному коридору прыгают в пучке солнечного света пылинки.

– Вы что, бутылки будете мыть? – спросила Лара, увидев нас в умывальнике. – Мы с Чапой сейчас тоже притащим! Девчонки, завал! Денег ни у кого нет, а стипуха еще когда!

Я наполняю бутылку холодной водой и трясу ее изо всех сил, но засохший жир уже сроднился со стенками, прирос к ним и не отмывается.

– Да кто ж так делает? – удивляется Мама-Чапа, медленно, как корабль-тяжелогруз, вплывая в умывальную комнату. На Чапе длинный, до пола, халат, который сибаритка Наташа брала с собой даже на «картошку».

– Сразу видно, что избаловали тебя! Смотри, как надо! – Чапа рвет на мелкие кусочки газету, крошит яичную скорлупу и наливает в бутылку теплую воду из чайника.

– «Карамболина, Карамболетта, ты пылкой юности мечта!..» – поет Чапа, дирижируя бутылками, и вокруг ее спутанной шевелюры порхают солнечные зайчики! А мне кажется, что это не зайчики, а воздушные шарики, которые сейчас приподнимут тяжелую Наташу над полом – и поплывет она, махая бутылками, над городом…

Одна бутылка выскальзывает из мокрых пальцев и – дзынь! – ударяется о край раковины.

– Она все равно была отбитая, – не расстроилась Чапа, выгребая осколки. – «Карамболина, Кар-рамболетта…»

С полными сетками бутылок мы шествуем по коридору, и все встречные почему-то считают своим долгом спросить: «Вы что, бутылки сдаете?» Как будто не видно и так, что сдаем.

В приемном пункте нам повезло: он был открыт, хотя обычно там или перерыв на обед, или записка «Ушла за тарой». Но очередь длинная – человек двадцать! В основном сдают бутылки из-под водки или лимонада, а молочные принимают во всех молочных отделах в гастрономе.