Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— Жизнь стала несносна после ухода Матильды, — сказал он. Сказал виновато и в то же время как бы сбрасывая груз с души. Что без Матильды жизнь Морланда стала несносной, поверить нетрудно. Дни его полностью разладились, конечно. Раньше Матильда упорядочивала все его немузыкальные дела. В этом смысле вряд ли миссис Маклинтик, не изменивши коренным образом своей натуры, смогла заместить Матильду. В две-три прежние мои встречи с миссис Маклинтик она мне показалась женщиной до предела несимпатичной. Да и к Морланду в те времена она выказывала почти открытую неприязнь. Он и сам не лучше был к ней расположен, хотя, как старый друг Маклинтика, всегда старался их мирить. Когда она ушла от Маклинтика к скрипачу Кароло, симпатии Морланда были, конечно, на стороне мужа. Короче говоря, я теперь свидетель еще одного переворота, совершенного войной; но, возможно, если вникнуть, тут больше логики, чем кажется с первого взгляда. И действительно, по мере того, как я слушал рассказ Морланда, немыслимое стало (как это часто бывает) делаться убедительно-неизбежным.

— Одри сбежала с Кароло, и они прожили вместе до самой войны — постоянство поразительное для того, кто знает их обоих. Потом Кароло ее бросил, сойдясь с актриской. Одри осталась одна. Я наткнулся на нее в буфете — она и сейчас там работает. Придет сюда сегодня из буфета.

— Для меня все это новость.

— Мы с ней ладим, — сказал Морланд. — Я в последнее время похварываю. Это чертово легкое. Одри ходит за мной как нянька.

Морланд ощущает, видимо, необходимость еще каких-то объяснений или оправданий, но так же усиленно старается при этом подчеркнуть, что доволен новым жизненным укладом.

— Самоубийство Маклинтика меня страшнейше ошеломило, — сказал он. — Конечно, Одри тут отчасти виновата, ведь она бросила его. И однако, она по-своему любила мужа. Она часто говорит о нем. А знаешь, наступает в жизни фаза — особенно в военное время, — когда разговор о вещах давних и знакомых доставляет сердцу облегчение, а что говорят, все равно тебе, и кто говорит, все равно. Только бы шла речь о былом. Скажем, о той неудобопонятной книге по музыкальной теории, которую писал Маклинтик. Он так и не кончил книгу и уж тем более не напечатал. В последнюю ночь своей жизни Маклинтик изорвал рукопись в клочки и набил ими унитаз — прощальный жест отвращения к миру. А затем уж открыл газ. Ты бы удивился, услышав, как неплохо знает Одри детали этой книги — музыкально-технические детали, вникать в которые она не учена, да и неинтересно ей. И, как ни странно, мне приятно слушать. Словно Маклинтик еще жив — хотя, конечно, тогда Одри не была бы со мной. А вот и она, кстати.

Миссис Маклинтик шла к нам между столиками. На ней длинный жакет и брюки — весьма малоизящное женское убранство для непарадных оказий, популярное теперь. Я вспомнил, что возвестила эту моду Джипси Джонс — Пасионария из лондонского пригорода, как назвал ее Морланд; так была Джипси одета, когда на перекрестке с ящика держала речь перед коммунистическим антивоенным митингом, а мы с Уидмерпулом наблюдали. В этой одежде миссис Маклинтик похожа на цыганку куда больше, чем Джипси [19] Джипси по-английски значит «цыганка». . То-то у Морланда тяга к бродягам: так и кажется, что сейчас миссис Маклинтик предложит погадать — посеребри ей только ручку, — или станет нам навязывать защипки для белья, или как-нибудь еще начнет цыганить. Впрочем, хотя внешность у нее ворожеи-цыганки, но вкрадчивой цыганской обворожительности нет и в помине. Маленькая, жилистая и сердитая, миссис Маклинтик, как всегда, готова к ссоре; ее черные блестящие глаза и неулыбчивое лицо обращены сурово к миру, постоянно и явно враждебному. Нападешь — получишь сдачи, говорит ее вид. Однако, несмотря на воинственную видимость (а для всякого, кто помнит ее стычки с Маклинтиком, это не просто видимость), она сейчас вроде бы приятней, мягче настроена, чем в наши прошлые встречи.

— Морланд говорил мне, что вы придете, — сказала она. — Мы теперь нечасто бываем в ресторанах — средств на это нет, — но когда уж выбираемся, то рады посидеть с друзьями.

Слова звучат так, будто это я слегка нахально навязался им, а не сама она втесалась третьей в нашу условленную встречу. В то же время тон не сварлив, почти даже сердечен, если оценивать по стандартам довоенного моего с ней знакомства. Мне подумалось — для нее связь с Морландом, возможно, что-то вроде мести Маклинтику, так дорожившему дружбой Морланда. Маклинтик в могиле; а Морланд принадлежит ей, и она довольна. Сам же Морланд, нервничавший раньше, успокоился сейчас, когда явление ее за нашим столиком обошлось без бури и беды. И тут же пустился в рассуждения о жизни — это он делает всегда в неловких положениях. Бывало, сидя со мной и с Матильдой за столиком, он при опасном повороте разговора спешил переключиться с частного на общее.