Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

— Но все же я постараюсь рассказать вам одну историю, и если только мне удастся ее кончить и никто мне не помешает, вы увидите, что лучшей истории нет на свете. Слушайте же внимательно, ваша милость, я начинаю».

Вот оно великое схождение Пустоты и Книги, явленное в самом тексте бессмертного и таинственного романа! Заметим, что Книга в этом эпизоде мимикрирует, прикидывается народной побасенкой. Но от этого лишь ярче, отчетливее проявляется ее изменчивая, живая суть. Книга может разворачиваться, плести сюжет до бесконечности, лишь бы Её никто не прерывал. Рассказывая, Санчо преодолевает таким образом свой Страх. В этом рассказе оруженосца и проявляется животворящая сущность самой Книги, преодолевающей Пустоту и Тьму.

И здесь нам вновь следует вернуться к тексту:

— Итак, что было, то было, — продолжил Санчо, — коль что доброе случится, пускай оно будет для всех, а коль злое что — для того, кто сам его ищет. И заметьте, ваша милость, сеньор мой, что древние начинали свои сказки не как попало, а непременно с изречения Катона Цонзорина римского, которое гласит: «А злое — для того, кто сам его ищет». Эти самые слова к нам подходят, как кольцо к пальцу: сидела бы ваша милость смирно и не бродила бы в поисках за злом! Не лучше ль нам вернуться по другой дороге, раз никто нас не заставляет идти именно этой, где со всех сторон на нас лезут всякие ужасы?

— Продолжай свой рассказ, Санчо, — сказал Дон Кихот, — а по какой дороге нам ехать — это уж предоставь мне.

— Продолжаю, — ответил Санчо. — Итак, в одном местечке Эстремадуры жил пастух коз, иначе говоря, козопас, и этого пастуха коз, или козопаса, как рассказывается в моей истории, звали Лопе Руис, и этот самый Лопе Руис был влюблен в пастушку, которую звали Торральба, и эта пастушка по имени Торральба было дочерью одного богатого скотовода, а этот богатый скотовод…

— Если ты таким образом будешь рассказывать свою историю, Санчо, — перебил Дон Кихот, — и повторять по два раза каждое слово, так ты ее в два дня не кончишь: рассказывай связно и толково, как разумный человек, — а нет — так замолчи.

— Да я рассказываю точь в точь так, — ответил Санчо, — как рассказывают эти сказки у нас в деревне; иначе рассказывать я не умею, да вашей милости и не следует требовать, чтобы я вводил новые обычаи.

— Ну, рассказывай как умеешь, — сказал Дон Кихот, — и продолжай, раз уж мне суждено тебя слушать.

— Так вот, дорогой сеньор мой, — продолжал Санчо, — этот пастух, как я уже вам докладывал, был влюблен в пастушку Торральбу, а была она девка дородная, строптивая и слегка похожая на мужчину, так как у нее росли усики, — как сейчас ее перед собой вижу.

— Да разве ты ее знал? — спросил Дон Кихот.

— Я то ее не знал, — ответил Санчо, — но человек, который мне эту историю рассказывал, уверял, что все это быль и чистая правда, и что когда я стану рассказывать ее кому-нибудь другому, то могу свободно утверждать и клясться, что сам все видел собственными глазами.

Эта самая пастушка Торральба — ни кто иная, как сама Дульсинея. Во всяком случае описания этой знаменитой героини бессмертного романа, приведенные чуть позднее тем же самым Санчо Панса, совпадают вплоть до такой детали, как усики. И там и здесь — это дородные крестьянки мужеподобного вида. Но ведь без Дульсинеи не было бы и самого романа? Но продолжим чтение текста: «Так вот, время себе шло да и шло, а дьявол, который, как известно, не дремлет и всюду пакостит, подстроил так, что любовь пастуха к пастушке обратилась в лютую злобу и ненависть. Говорили злые языки, что случилось это потому, что она давала ему множество всяких поводов к ревности, не зная иной раз меры и преступая пределы дозволенного. И с этой поры пастух до того ее возненавидел, что решил покинуть деревню, чтобы только она ему на глаза не попадалась, и удалиться в такие края, где бы и духу ее не было. А Торральба, как только приметила, что он ею брезгует, влюбилась в него так, как никогда раньше его не любила.

— Таково природное свойство женщин, — сказал Дон Кихот, — отвергать тех, кто их любит, и любить тех, кто их ненавидит. Продолжай, Санчо.

— Случилось так, что пастух привел свое решение в действие и, забрав своих коз, отправился по полям Эстремадуры в сторону португальского королевства. Узнав об этом, Торральба устремилась за ним следом и долго шла так пешком, босая, с посохом в руках и с котомкой за плечами, а в котомке у нее, как говорят, был осколок зеркала, кусок гребня и баночка с какими-то притираниями, ну, да это неважно, что там было, я вовсе не собираюсь сейчас все это проверять, а скажу только, что, как рассказывают, наш пастух вместе со своим стадом подошел к реке Гвадиане, — а в ту пору было половодье, и река почти выступила из берегов, и в том месте, куда он пришел, не было ни лодки, ни плота, и некому было переправить ни его, ни стадо. Сильно это его расстроило, так как он видел, что Торральба уже приближается и примется сейчас ему надоедать своими мольбами и слезами. Стал он поглядывать по сторонам и наконец завидел рыбака в такой маленькой лодочке, что поместиться в ней мог только один человек и одна коза. Делать однако было нечего: он поговорил с рыбаком и условился, что тот переправит и его и всех его коз. Числом триста. Рыбак сел в лодку и перевез одну козу, потом вернулся и перевез вторую, потом опять вернулся и перевез третью… Хорошенько считайте, ваша милость, сколько коз он перевез на другой берег, потому что, если вы хоть на одну ошибетесь, история моя тут же и кончится, и я уж больше не смогу прибавить ни слова. Итак, я продолжаю: противоположный берег был топкий и скользкий, так что на каждый переезд рыбаку приходилось тратить много времени. Он все-таки перевез еще одну козу, потом еще одну, и еще одну…