Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

Казалось, мужчины этим дамам и не нужны вовсе. Впрочем, как и они мужчинам: слишком неаппетитно и костляво выглядели высушенные диетой тела. Подавишься чего доброго — исплюешься весь, измучаешься, слюной изойдешь, а потом все равно выплюнешь как костлявую рыбешку какую.

— Пошло все со стихов, — не унимался говорливый Сторожев, — а продолжится может чем угодно, хоть российской Конституцией и будут это делать внутри партии «Идущие вместе». Я в этом уверен. Заметь, как они сорокинские творения публично в унитаз спустили. А где туалет, там и секс. По Фрейду: все в нужнике в нежном возрасте глупостями поигрывали.

Водитель начал проявлять явное нетерпение и принялся крутить ручку приемника. Стрелка попала на радиостанцию «Русский шансон», которую от всей души ненавидели оба филолога. Всем стало ясно, что пора расплачиваться и вылезать из машины.

Из динамиков, включенных на полную мощность, понеслась какая-то блатная романтика про маму, про срок и про Магадан.

Но неожиданно объявили анонс новостей. Дикторша, косящая под пьяную Лолиту, сообщила, между прочим, что роман Сервантеса «Дон Кихот» объявлен лучшим романом всех времен и народов.

А затем вновь запели про маму и Магадан.

Приятели невольно переглянулись, пораженные такой звуковой мозаикой жизни.

— Выходить-то будем или нет? — грубовато поинтересовался частник, словно охранник, приглашающий на тюремную прогулку. От лекторского очарования не осталось и следа. Слова про папарацци Данте и пресс-атташе Вергилия растаяли без следа, как сигаретный дым с рекламы Chesterphild'а, где девица, словно под током, продолжала биться в экстазе.

— Знаете что, — оправдываясь, начал Воронов. Российский интеллигент, что пуганый заяц, его спроси погрубее — он и размякнет. — Знаете что?

— Ну? — буркнул водила, даже не обернувшись.

— Мы договаривались на пятьдесят, так вот вам сотня. За терпение.

Сторожев аж крякнул.

Водитель улыбнулся.

Дверцами хлопнули как по команде — в унисон. «Девятка» стартанула и исчезла.

На прощанье водитель взглянул в зеркальце: две фигуры недавних седоков застыли как на моментальной фотографии в клубах выхлопа. Взгляд отстраненный, вид у обоих немножко пришибленный. Какие они профессора. Педики, наверное.

«Придурки!» — прозвучало как приговор, и филологи навсегда исчезли из жизни частника Вити, обожающего слушать «Русский шансон». Песня про маму и про Магадан сразу подняла настроение.

Выйдя из машины, приятели прямиком направились на Старый Арбат. По дороге доцент вновь впал в ораторский раж и продолжил свои пояснения, размахивая в разные стороны варежками на резинке.

— Заметь, Женька, все без исключения могли бы войти в какие-нибудь общества книгочеев.

Сейчас начался бум «Гарри Поттера». Все, у кого молоко на губах не обсохло, уткнулись в эту сомнительную книжонку. Читают. Как сумасшедшие читают.

Те, кто постарше, мусолят Дэна Брауна, его «Код да Винчи». Безумие какое-то!

— Однако, согласись, есть немало и таких, которые вообще ничего не читают. Их, наверное, подавляющее большинство.

— Не согласен. Читают все — без исключения. Посмотри вокруг. Что ты видишь?

— Дома, людей вижу.

— А еще что?

— Рекламы, вывески.

— Правильно.

— Но какое все это имеет отношение к книге?

— Прямое. Реклама — та же книга. Что это, как не страницы. Какой-то сумасшедший взял да и вырвал иллюстрации с текстом из огромного фолианта. Сначала вырвал, а потом разбросал по городу. Но это же слова, буквы… Вспомни, в эпоху средневековья, когда ни о какой рекламе и слыхом не слыхивали, Фома Аквинат подбирал в своей школе все исписанные листки, оставленные детьми и взрослыми. Знаешь, зачем он это делал?

— Зачем?

— Из букв можно составить имя Иисуса Христа, значит, эти буквы нельзя бросать в беспорядке, без всякого смысла в виде бытовых каракуль, как нельзя крошить хлеб на землю, ибо хлеб — тело Христово. А сейчас — посмотри вокруг. Реклама и есть те разбросанные в беспорядке записочки, которые так и не успел подобрать в своей школе Фома Аквинат.

— Хорошо говоришь, Арсений. Заслушаться можно.

— Смеешься, да?

— Ни в коем случае. А куда мы, собственно говоря, идем? Какой дом?

— Считай, что пришли. Вон он, наш дом. Видишь?

И Сторожев махнул рукой куда-то вперед наподобие рассеянного Наполеона, приказывающего форсировать Неман, где угодно, невзирая на течение. Людской поток, действительно, напоминал быструю, буйную реку движущуюся навстречу приятелям по руслу Старого Арбата.