Джаксон в вольной и даже бессвязной форме излагал в ней идею революционной борьбы как выражение некого донкихотства.
В частности, там были и такие странные слова, доказывающие, по мнению автора, мощный революционный потенциал образа Дон Кихота: «Дон Кихот терпит полное поражение, подвергаясь, в конечном счете, осмеянию со стороны не какой-то определенной группы людей, а со стороны всех… Почему же такого рода безумцы невыносимы в мире иных людей?.. Что отделяет этих зачарованных людей от остальных, обыкновенных? И почему последние оказываются правыми, отвергая их? Почему они могут поступать так и не ошибаться? Почему у них все получается как у Иисуса, которого в конце концов оставил не только весь свет, но и его ученики? Это происходит потому, что безумец мыслит иначе, нежели другие. Дело не в том, что он мыслит менее логично… Он, этот безумец Дон Кихот, отрицает целиком жизнь, мышление, чувство — вообще мир и реальность всех прочих людей. Для него действительность совершенно иная, нежели для них. Их действительность ему кажется всецело призрачной. И вот потому, что он видит совершенно новую действительность и требует осуществления ее, он делается врагом для всех».
Эти слова особенно не понравились Льву Давыдовичу Троцкому и вечером того же майского дня за несколько месяцев до своей кончины он попросил жену Наталью больше Джаксона к нему не подпускать. Статья последнего показалась ему возмутительной литературщиной, а не острым содержательным политическим памфлетом.
Но около половины шестого вечера 20 августа 1940 года Наталья вышла как всегда на балкон и увидела своего мужа, кормившего во дворе кроликов.
За спиной супруга замаячила какая-то на редкость подозрительная фигура. Когда незнакомец подошел поближе и снял шляпу, то Наталья узнала в нем Джаксона. Он держал в руке отредактированную и перепечатанную копию статьи о Дон Кихоте-революционере и экстремисте, желая, по-видимому, ее вновь показать Троцкому.
Джаксон попросил стакан воды, сказав, что его замучила жажда.
Наталья предложила чаю, на что Джаксон ответил, что поздно позавтракал, и еда застряла у него в горле. Лицо его было серым, а сам посетитель казался крайне нервозным.
Когда Наталья спросила, зачем он надел плащ в такой жаркий день, то в ответ Джаксон пробормотал что-то несвязное относительно того, что дождь может хлынуть в любую минуту. Затем Наталья поинтересовалась насчет Сильвии, как она там? Ей показалось, что Джаксон даже не понял вопроса.
Троцкий еще раз повнимательнее присмотрелся к своему навязчивому посетителю и вдруг заключил: «У вас явно проблемы со здоровьем. Вы плохо выглядите. Это нехорошо».
Возникла неловкая пауза. Троцкому явно не хотелось оставлять своих кроликов и еще раз перечитывать какую-то нелепую статью о революционере Дон Кихоте. Он очень медленно принялся осматривать решетку за решеткой. Затем снял перчатки, стряхнул опилки со своей голубой блузы и медленно пошел вместе с Даксоном к дому. По дороге они не проронили ни слова. Джаксон все время ощупывал под плащом рукоять ледоруба…
В момент совершения убийства три телохранителя Троцкого, Джозеф Хансен, Чарльз Корнелл и Мелькадес Бенитес находились на крыше недалеко от сторожевой башни, что у главных ворот резиденции. Они работали над новой системой сигнализации, которая должна была безотказно сработать в случае нового рейда, спланированного сталинскими агентами НКВД. Перед этим очередями из автоматов был расстрелян весь первый этаж. В результате погибли люди. Неудачный рейд спланировал мексиканский художник-коммунист Сикейрос.
Телохранители видели, как Джаксон подъехал на машине к главному входу. За рулем сидела его мать Каридад. Джаксон помахал охране снизу как приятелям и спросил: здесь ли Сильвия? Никто из них не мог сказать точно. Корнелл отключил электрический замок, и ворота открылись. Джаксон вошел во внутрь. Харольд Робинс повел его в патио, где Троцкий кормил кроликов.
Телохранители вновь поднялись на крышу и продолжили возиться с сигнализацией. Пятнадцать минут спустя из кабинета Троцкого раздался жуткий крик, скорее похожий на агонизирующий стон. Бенитес схватил карабин и направил его на окна кабинета. Там, в окне, была видна фигура Троцкого, который из последних сил боролся с Джаксоном. Но Хансен успел крикнуть: «Не стреляй! Ты можешь задеть старика!»
Оставив Корнелла и Бенитеса на крыше, чтобы те прикрывали выход из кабинета, Хансен кинулся в столовую. Троцкий, весь в крови, сам вышел из кабинета. «Смотрите, что они со мной сделали!» — только и произнес он. Робинс кинулся в кабинет, за ним — Наталья.
Читать дальше