Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

Гога вновь приложил ухо к двери, пытаясь уловить хоть какой-нибудь посторонний шорох. И вновь ему показалось, что он слышит слабый стон. Нет. Такой звук не мог стать результатом простого механического трения. Его произвела на свет гортань. Он родился, как резонанс, сначала в ротовой полости, а затем слегка усилился, оказавшись в пустом зале с ящиками, волной отразившись о дерево и стены.

Теперь Гоге стало абсолютно ясно, что через тяжелые створки двери он смог уловить слабые модуляции человеческого голоса, и человек, находящийся сейчас в книгохранилище, явно страдал, и ему следовало помочь и помочь немедленно. Кроме Воронова там никого другого и быть не могло. До официального разрешения герцогини в это книгохранилище семьдесят лет не ступала нога человеческая.

В отчаянии Гога принялся барабанить здоровой левой рукой по одной из дверных створок, барабанить и кричать:

— Профессор! Вы там? Откройте, слышите, откройте! Я с вами!

Ближе к утру. Вента де Квесада.

Как ни зажимал уши Мигель, но слабый стон страдания все равно достиг его даже через каменную ограду постоялого двора. Видно на постоялом дворе каким-то чудом оказался еще больший неудачник, чем сам Мигель. А такого просто не могло быть.

Однако выкупили же его из плена, однако смог он вернуться домой, хотя и без гроша в кармане, без малейшей надежды на будущее, но все-таки вернуться, вернуться в единственном платье, в позорном одеянии раба из Алжира.

Никакого всеобщего восстания христиан ему так и не удалось поднять. Однако поначалу все складывалось как нельзя лучше. Король Филипп II неожиданно начал сосредотачивать большое войско и флот у южного берега Испании. Ходили слухи, будто он готовит экспедицию в Африку.

Тогда Сервантес решил обратиться к королевскому секретарю, Матео Васкесу, человеку во всех отношениях почтенному. Мигель послал ему поэму собственного сочинения, в которой красочно описывал страдания пленных и умолял повлиять на короля в пользу готовящейся военной операции. Но письмо не оказало никакого действия: король думал лишь о том, как захватить Португалию. До своих подданных в Алжире ему не было никакого дела.

Единственным результатом двусмысленной политики Филиппа явилось крайнее возбуждение страстей в столице пиратов.

В ожидании нападения испанцев Гассан Паша заставил пленных восстановить крепостные стены. Христиан морили голодом, изнуряли на работе. Новые зверства бывшего венецианца превосходили по своей жестокости все прежние.

Но ничто не в состоянии было смутить Мигеля. Где бы он ни находился, он никогда не расставался со своей мыслью о всеобщем восстании.

Идя на работу, он внимательно осматривал порт, окидывая испытующим взором сушу и море, и все запоминал. Мигель легко сходился с людьми, убеждая каждого в необходимости последнего отчаянного шага. Наконец ему удалось убедить одного мавра доставить тайное донесение коменданту крепости Оран о предполагаемом часе восстания. Мигель полагал, что если они поднимут бунт здесь, в Алжире, то испанский гарнизон в Оране может выступить к ним на помощь, а там и король Филипп подойдет со своим флотом с севера, узнав о волнениях.

Но тайная деятельность упрямого испанца не могла остаться незамеченной хитрым Гассаном, и он приказал заковать Мигеля в кандалы. Тайным агентам дея удалось выследить и мавра, завербованного Сервантесом. Его поймали в пустыне и вернули в Алжир, где довольно скоро посадили на кол.

Когда заговор раскрылся, то Сервантеса присудили к двум тысячам палочных ударов, что означало мучительную смерть.

Перед казнью Мигель испытывал лишь досаду. Досаду на то, что в жизни он оказался каким-то невероятным неудачником, не способным довести до конца ни одного из своих намерений. Мигелю показалось даже, что только в этом его исключительность и состоит: он неудачник по призванию, по вдохновению, что ли. Эта мысль поразила его. Он пришел в этот мир лишь за тем, чтобы сеять неудачу, причем не свою только личную, а расчищать путь перед какой-то глобальной Неудачей с большой буквы. И тогда мысль о скорой мучительной смерти показалась ему даже привлекательной. Пусть казнят — зато в мире от этого хоть на чуть-чуть прибавится счастья.

Но и здесь все оказалось не так просто. Казнь в последний момент отменили. В этом проявилась особая хитрость венецианца-ренегата. Он просто не захотел делать из Сервантеса святого мученика. Тогда бы мертвый Мигель сделался еще могущественнее и после смерти все-таки добился бы своего, вдохновив возмущенных христиан на восстание.