Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

— Возьмите мой мобильный. Здесь, в кармане. Такси, такси вызовете. Вот номер. Мне помогут только мои лекарства. А здешним медикам долго объяснять придется, что случилось.

Воронов все сделал как надо. Он помог Грузинчику сначала спуститься на первый этаж, а затем сесть в такси.

Расплатились, вышли из машины, поднялись в номер. Воронов нашел нужные таблетки. Такие сильнодействующие обезболивающие лекарства прописывают лишь безнадежно больным. Воронову стало очень жаль бедного Грузинчика: человек добровольно учинил с собой такое. Гога весь покрылся испариной.

— Может примите и снотворное?

— Да, пожалуй.

Так и сделали. Когда напарник мирно заснул, то Воронов все-таки решил вернуться к злополучным ящикам. Сдаваться без боя он не хотел.

По дороге в библиотеку профессор обзавелся в хозяйственном магазине увесистой отверткой с наборной ручкой и съемными стержнями под разные зенковки шурупа.

Зажав в правой руке этот нехитрый инструмент, так маньяк-убийца держит свой нож, Воронов во всеоружии поднялся на второй этаж. Профессор решил дать настоящий бой строптивой Книге. Кто бы мог предположить, что на вероятную встречу с этой самой Книгой он отправится с отверткой в руках? Не перо, не стильная ручка Montblanc, а тривиальная отвертка китайского производства. Выбор оружия подсказал, что называется, слепой Случай.

Вновь оказавшись в зале, причудливо освещенном ярким полуденным солнцем, лучи которого пробивались сквозь витраж, Воронов испытал странное напряжение. Настало время сиесты. Вся Испания словно вымерла на долгие четыре часа. Невыносимая жара брала свое.

В зале кондиционеров не оказалось. Духота несусветная. Пот льет ручьями. Окна не открыть. Жаровня, ад да и только. И при всем при этом ощущение какой-то особой апокалипсической красоты. Янтарный свет от витражей разлился повсюду. Ты вдруг оказался в церкви. Высокие сводчатые потолки, а слева и справа и прямо перед тобой возвышаются нью-йоркские небоскребы какие-то, сложенные из деревянных ящиков, до отказа набитых старинными фолиантами. Вокруг — ни души. Все спят, как ночью. Только вместо ночного мрака в мире царствует жаркое, палящее африканское солнце, щедро разливаясь янтарем по всему огромному залу. Все это живо проассоциировалось в сознании Воронова с неким еще ненаписанным рассказом Роя Брэдбери. Зал книгохранилища вырос в воображении профессора до размеров пейзажа, причем пейзажа инопланетного, куда Воронова буквально «вплели», «вплели» в самый последний момент, и он оказался инородной частью этого ландшафта, состоящего из деревянных небоскребов. Отсюда уже давным-давно ушли люди, оставив по себе лишь странные артефакты, аккуратно упакованные в опилки и солому. Запах высохшего от времени дерева, опилок и соломы был настолько силен, что даже начинало слегка першить в горле.

А, может, это и не небоскребы вовсе и не Нью-Йорк, а абстрактная модель самой Альгамбры, оставленной последним знаменитым халифом Гранады Баобдилом, и Воронов вступил сюда в час X, в момент, когда Альгамбра какое-то мгновение не принадлежала ни одному из земных правителей: мавры уже ушли, а католики еще не появились. И все ждут лишь Вздоха, Прощального Вздоха Мавра. А до этого момента мир пуст и принадлежит Пустоте, буквально заполнившей весь этот зал, растворившейся к тому же в светящемся янтаре солнечного света. Он оказался в той точке, в такой час, когда что-то уже безвозвратно закончилось, а новое еще не началось, и оно, новое, начнется лишь тогда, когда вздохнет Мавр, вздохнет по прошлому и даст волю скорби своей. Явление миру этой Скорби и следовало ожидать с минуты на минуту. Вот оно Трагическое чувство жизни.

Отвертка в руке — это его меч, его наваха, с которой испанцы смогли завоевать Мексику и Перу, покорив затем целый континент. Ясно было, что начни он сейчас вскрывать все ящики подряд и на это могут уйти не месяцы, а годы тупой бессмысленной работы. Надо понять, надо постараться раствориться в этом надвигающемся Трагическом чувстве жизни. Это пропуск к Книге, ворота в Её царство. В противном случае Она опять исчезнет, улизнет от него, просочится сквозь пальцы. Начни он тупую физическую работу и сколько дерева, соломы, гвоздей, шурупов, железных стяжек окажется здесь на полу. Как усилится духота, как начнут, словно у стигматов, кровоточить его неумелые пальцы, порезанные непослушным железом. Ясно, что Гога в этом деле не помощник. Все пришлось бы вскрывать в одиночку. А в результате: Книга лишь бросит ему в глаза весь этот ненужный хлам, ослепит и исчезнет. Но Она здесь! Воронов чувствовал Её присутствие всем существом своим. Она здесь. Это ее последний бастион и последняя Загадка.