Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

И тут Воронову показалось, что один из мордатых немцев неожиданно подмигнул ему и слегка щелкнул пальцем по опустевшей пивной кружке. Профессор аж вздрогнул от неожиданности. Но сия фривольность относилась не к нему, а к официанту, который каким-то чудом сумел угнездить пустую кружку немца на и без того переполненном подносе и затем понес всю эту пирамиду, позвякивая, прямо на кухню.

Чтобы успокоиться, Воронов сел в мягкое кресло в холле и заказал себе джин-тоник со льдом и лимонной долькой. Пить алкоголь с утра было не в его правилах, но надо же хоть как-то успокоиться, чтобы обдумать план действий. Проще всего — подняться в номер и посмотреть: не вернулась ли жена. Может быть, у нее разболелась голова, такое бывает, и она решила пропустить завтрак, погулять по поселку и вновь лечь в постель. А вдруг нет? Вдруг и эта версия окажется ложной? К такому повороту событий надо было подготовить себя и хряпнуть еще джину с тоником.

Когда официант ставил бокал на столик, то аккуратные льдинки мелодично позвякивали при этом. Не зная почему, но Воронов вдруг вообразил себе, что в этом мелодичном позвякивании и может скрываться ответ на вопрос: где искать жену. Перед тем как пригубить холодный напиток с привкусом еловых веток, он еще раз слегка взболтал бокал — и льдинки вновь откликнулись слабым перезвоном далеких колокольцев, что болтались вокруг козьих шей: стадо гнали к речной переправе и всех коз следовало пересчитать и при этом ни разу не сбиться.

И тут от его ощущения нормальности не осталось и следа: позвякивание льдинок в бокале оказалось роковым для его психики. Как пение сладкозвучных сирен, это тихое мелодичное позвякивание вновь напомнило ему о Книге и о творчестве. Ему, как алкоголику выпить, вдруг точно также захотелось вновь взять в руки свою старинную ручку Montblanc, захотелось свернуть тяжелый черный колпачок с золотым ободком и пробежаться широким, как лопата, пером по девственно-белым листам. Все эти нормальные люди, все эти гранитные немцы с пивом не смогли убедить его в своей абсолютной нормальности. Каждый из них тихо и мирно сходил с ума, но как-то пошло, примитивно что ли:

— Прощай, Топилицын.

— Прощай, Вицлипуцли.

А если уж терять рассудок, то делать это, по мнению Воронова, следовало как-то иначе, ища свои, только свои козьи тропы в этой туманной стране книжного зазеркалья.

Он почему-то был абсолютно уверен, что только с помощью своей антикварной ручки ему удастся вернуть себе жену. Никакая полиция не поможет ему. И в номере Оксаны нет. Нет ее и в сауне, и в массажном кабинете и за 10, за 20, за 1000 миль отсюда. Её просто нет во всем этом так называемом нормальном материальном мире, в которым немцы потягивают пиво, а приматы из России пытаются вчитаться в бред про какого-то там Топилицына и Вицлипуцли.

Он взял бокал, и льдинки отозвались веселым перезвоном. Профессор осушил содержимое залпом. Козы так козы: мы сосчитаем их всех до единой, сосчитаем и ни разу не собьемся.

— Ещё? — спросил официант по-русски.

— Да. И обязательно со льдом, — уточнил Воронов.

Сейчас, вот сейчас он поднимется к себе в номер, возьмет ежедневник, Montblanc и отправится к морю. Там, на берегу, под шум волн он и пробежится золотым пером-лопатой по белому листу. Строчки будут ложиться ровной бороздкой, оставляя след, подобный струе, что «нежней лазури». Слова хлынут потоком и тут главное не сплоховать, не дать онеметь руке, чтобы она не остановилась, не сделала паузу. Тут главное поймать попутный ветер в парус, а если встречный, то идти галсом, но идти, плыть во что бы то ни стало. Ведь ручка Montblanc старая, ей, как и Воронову, 50 стукнуло, она тяжела и неповоротлива, она по-немецки неизящна и сама напоминает обломок тяжелой мачты, который подобрали на берегу после кораблекрушения. Вот почему ему показалось, что немец с кружкой подмигивал ему в холле, мол, беги, спасай жену, Montblanc-то твой мы, немцы, и сделали. Причудливая это все-таки вещь, воображение.

Правильно! Главное поймать ветер, ветер воображения, и немцы здесь постарались на славу! Спасибо, немцы, спасибо милые, спасибо за ваше неизменное качество, спасибо вам за мой старый Montblanc. Его, Montblanc, надо лишь держать под нужным углом и тогда ветер сам надует твой парус, и тяжелый корпус полетит тогда по волнам, «по волнам моей памяти», как назывался еще знаменитый диск далеких семидесятых, словно пушинка по ветру и тогда все, все будет хорошо!

Пиши, пиши, рученька! Пиши, пиши милая! Не подведи, не подведи только! От тебя все и зависит сейчас! Спасай! Спасай Оксану мою! Вытаскивай ее оттуда, куда я ее сам по неосторожности и спихнул…