Герберт Айзенрайх - Голубой чертополох романтизма

Никто из них не произнес больше ни слова. Она заметила, что и он тоже озяб. Они поднялись с камней и зашагали назад к гостинице. Было еще несколько дней: вечерами они танцевали в баре, щека к щеке, иногда — то у одной, то у другой стойки — пропускали по рюмке водки, и горячие руки их судорожно сплетались под столом, и были тихие беседы с долгими, очень долгими паузами, но однажды утром археологи никуда не уехали; все остались в ресторане; профессора в заключительных речах подвели итоги семинара, а потом все стали складывать чемоданы и обмениваться адресами. За обеденным столом не смолкали тосты: на немецком, итальянском, словенском, хорватском и даже на латыни, а Виктор притащил большой сверток, немцы вскрыли его — в нем оказались баварские пивные кружки — и под общий смех и выкрики раздали их всем гостям.

— Вот почему я не хочу жить в Германии, — сказала Анна.

— Ты чересчур строга, — ответил он.

— Возможно, — сказала она. И, помолчав, добавила: — А вот от другого сувенира я бы не отказалась.

Он взглянул на нее, и она проговорила еле слышно, будто робея:

— От твоей карты Истрии. Той, что мы всегда изучали, колеся по здешним местам.

Он сошел вниз к стоянке и достал из машины карту, которая все еще лежала, развернутая, на сиденье рядом с местом водителя, и принес ее Анне. А она сказала, теперь уже радостно:

— У меня тоже есть кое-что для тебя.

В руках у нее была пластинка, та самая, которую они слушали здесь столько раз, под музыку которой столько раз танцевали, — «Petite fleur».

— Я в два счета выторговала ее у Виктора.

Он быстро и крепко сжал ее руку — снизу донесся нестерпимо громкий гудок автобуса. Губы их встретились в торопливом, мимолетном касании — так невзначай коснется чего-то пух, на лету оброненный птицей, — и казалось, они не глядели друг на друга. Все постояльцы хлынули на лестницу, суетясь, толкали друг друга чемоданами под коленки; Виктор препирался с водителем, который яростно жестикулировал в споре; кто-то кричал, размахивая сумкой:

— Чья сумка? Кто забыл сумку?

Другой голос объявил:

— Этот автобус для гостей из Австрии и Германии.

Анна справилась у Виктора, когда придет автобус на Италию, и он ответил: минут через десять—пятнадцать. И снова они стояли вверху на террасе, прислонясь к перилам и уставившись взглядом в серый каменный пол.

— Знаешь, — наконец сказала она, — очень интересный был семинар.

— Ты довольна? — спросил он.

— Да, конечно. Самый лучший семинар из всех, в каких мне доводилось участвовать.

— Что же, рад за тебя.

Он вынул из портсигара сигарету, покрутил между пальцами и положил назад.

— Ты же знаешь, я ничего в этом не смыслю. Но мне правда показалось, что вам всем было очень интересно.

— Люди там были замечательные, — сказала она.

— Да, к примеру, профессор из Загреба.

— И Антониони.

— Да, и Антониони.

— И еще та преподавательница из Граца…

— Славная женщина?

— Да, очень!

Он вдруг обернулся к ней и взмолился, горячо, отчаянно:

— Ну пожалуйста, давай оставим эту комедию!

— Извини, — еле слышно сказала она.

— Анна! — сказал он.

Она взглянула на него, и он прошептал:

— Останься, прошу тебя!

Но в ответ она лишь медленно покачала головой. И он спросил:

— Почему ты не хочешь остаться?

— Завтра я должна быть в институте, — ответила она.

— С институтом ничего не случится, если ты вернешься днем позже.

— Нет, не могу, — сказала она.

— Только на одну эту ночь! — взмолился он.

— Я должна ехать.

— Завтра я сам отвезу тебя на машине в Рим, ты будешь в институте к полудню.

— Пойми же меня! — сказала она.

— Господи, я и себя-то самого не пойму! — сказал он.

— Зато, кажется, я немножко тебя понимаю.

Он посмотрел на нее и сказал совсем спокойно:

— Анна, я вел себя как последний дурак: я не знал до этой минуты, что так сильно тебя люблю.

— Я это заметила, — сказала она.

Он вновь повторил:

— Я вел себя как последний дурак.

Но она перебила его:

— Напрасно ты думаешь, что глуп ты один!

Солнце ярко высвечивало пестрые стены коттеджей; из кухни доносился звон тарелок и чашек; внизу, на площадке, возилась со своим чемоданом Нелли, а в дальней дали синел клочок моря, в котором они купались. Он достал сигарету и сказал:

— Анна, пойдем выпьем чего-нибудь!

Она тихо усмехнулась:

— «Punt e mes» здесь нет.

— Да, верно, — сказал он.

— Но когда тебе дома случится выпить рюмку этого вина, тогда… — Она не договорила.