Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

Не хватает только Сесилии Хаммар, подумал Иоаким, наблюдая за персонажами истории его неудачной жизни, нагруженными бутылками шампанского, коробками шоколада и цветами. Могли бы и кузены Маркович приехать, они все-таки сыграли немалую роль в его биографии в последние годы, и для полного комплекта – еще и Андерс Сервин… Он слышал, что его компания по производству реалити-шоу разорилась – эпохе документального мыла приходил конец.

Через два месяца, как раз во время матча чемпионата Европы между Швецией и Испанией, Иоаким получил сообщение от Митча22 – Георг Хаман скончался в своей квартире. Михель Вирт заподозрил недоброе, услышав отчаянное мяуканье кота. На звонок никто не вышел, но дверь оказалась не запертой. Старик сидел в кресле с закрытыми глазами – он умер во сне.

Вот и исчезло последнее звено, связывающее брата и сестру с двойной жизнью Виктора. Для них так навсегда и осталось загадкой, что произошло в последние недели его жизни… Не стало единственного человека, кто мог бы что-то объяснить.

Георг Хаман был последним, кто видел Виктора живым. В Берлине Георг намекал, что они тогда поссорились. Иоаким почему-то решил, что предметом спора стала подделка Дюрера – Виктор, скорее всего, по каким-то соображениям в последний момент отказался. Они до этого долго не виделись, и Георг попросил его, во имя старой дружбы, потрудиться еще разок. Виктор сначала согласился, а потом передумал. Они довольно сильно разругались, и Георг вернулся в Берлин.

Иоакиму подумалось, что отец, должно быть, чувствовал приближение смерти… какой-то нечеткий образ на самой периферии зрения. И он решил встретить смерть там, где предназначила ему судьба: за мольбертом. Но не раньше, чем он подготовится к встрече. Этой подготовке он и посвятил последние недели жизни. Чтобы избежать скандальных открытий после его смерти, он уничтожил коллекцию. Виктор прекрасно понимал, что свыше сотни доселе неизвестных работ знаменитых художников не останутся незамеченными. Их начнут пристально изучать, и обман раскроется. Время догнало Виктора Кунцельманна – методы выявления фальсификаций стали такими точными, что уже не оставляли места для вопросов. В расцвете сил он мог одурачить весь мир, но не теперь, в начале нового тысячелетия.

В августе, когда Иоаким крестил дочь Нелли в церкви Бур на Готланде, он поделился этими мыслями с Жанетт.

– Наверное, ты прав, – сказала она.

На ней было белое платье, она была готова приступить к выполнению нового долга: стать крестной матерью вновь появившегося в роду Кунцельманнов человека.

– Ты прав, – повторила Жанетт. – Виктор хотел, чтобы, когда пыль уляжется, его вспоминали как выдающегося реставратора, а не как жулика. И последнее, что он сделал в жизни, – заставил себя осознать разницу между подлинником и подделкой… Это ему удавалось не всегда.

Так оно и было, думал Иоаким, неся дочурку к купели… Так оно и было – одиночество, на которое они обрекли отца в последние годы, не помешало (а может быть, помогло? – сделал он привычную попытку самооправдания, но тут же устыдился), нет, именно так: одиночество не помешало ему уничтожить подделки и тем самым обрести свободу. Виктор понял, что чем больше он приближается к оригиналу, тем дальше от него уходит, потому что всегда остается то, что скопировать невозможно, – детская улыбка удивления творца перед открывшимся ему миром. С подделки всегда будет ухмыляться ложь, и чем совершеннее копия, тем циничнее эта ухмылка…

Виктор понял наконец, что правда может быть только одна, – и только оставшись в одиночестве, она становится искусством. Искусство и есть единственная и высшая правда.

В окна придела властно врывались знойные запахи лета. Иоаким улыбнулся и посмотрел на жену. Ему показалось, она поняла, о чем он думает, – и Карин улыбнулась ему в ответ.

Карл-Йоганн Вальгрен принадлежит к поколению писателей, о котором Виктор Ерофеев написал: «С середины семидесятых годов началась эра невиданных доселе сомнений не только в новом человеке, но и в человеке вообще».

Но принадлежность к поколению еще не означает зависимость от него. Постмодернистская литература сомневается во всем – в любви, чести, правде, вере, культуре, благородстве, материнстве (перечисление длинное, все не упомнишь), в общем, во всех идеалах, с такими муками выработанных человечеством в попытках отличить себя от животного. А Вальгрен не сомневается. И новый его роман – о лжи. О лжи как философской категории, о лжи как наркотике, о лжи во спасение и лжи во погибель, о лжи вынужденной и добровольной. О том, как одна ложь порождает другую, заражая не только самих участников коллективной лжи, но и целые поколения. Роман был сдан в издательство еще до финансового кризиса, но Вальгрен уже почувствовал, что общество движется к краю пропасти – бездонной или нет, покажет время. Но уже сейчас ясно, что путь неостановимого потребительства, деградации культуры и уродливого смещения ценностей ведет в никуда.