Карл Штробль: Повелитель теней

21 ноября 1759 года, во время битвы при Максене, когда сопротивление пруссаков уже начало ослабевать, и австрийское командование ожидало капитуляции генерала Финка, одно из последних прусских ядер оторвало правую ногу австрийскому полковнику Мартину Иоганну Лашу, барону фон Литтровски. Когда полковник очнулся в полевом лазарете, хирург показал ему его ногу, на которой еще сидел ботфорт; тогда же он узнал, что генерал Финк сдался в плен вместе со своими частями, и с глубоким вздохом откинулся назад на матрас, с которого было приподнялся, позабыв на мгновение о ране.

По выздоровлении барон был произведен в генералы. Однако он отправился в Вену и, добившись аудиенции у императрицы, вернул ей генеральский патент. «Ваше Величество, — сказал он, — на войне нужны здоровые люди, а я теперь всего лишь половина человека и не могу надлежащим образом служить моей государыне. Но если бы Вы подыскали мне должность на гражданской службе, уверен, это пришлось бы мне по силам».

Императрица улыбнулась и обещала барону посмотреть, не найдется ли чего-нибудь подходящего, а некоторое время спустя он был назначен имперским судьей в главный город одной из провинций. Когда-то это был весьма ответственный пост, но теперь значительная часть функций перешла к другим чиновникам, и в ведении судьи оставался лишь надзор за отдельными областями управления да отправлением правосудия, так что у него хватало досуга. А надо сказать, что барону всегда была по душе работа на земле. Ему доставляло огромную радость смотреть на все, что на ней росло и созревало, и часто, проезжая со своим полком мимо покрытого всходами поля, он сдерживал коня и в конце концов совсем останавливался, погрузившись в созерцание этой формирующейся благодати. Теперь, после ранения, барон приобрел обширный, но запущенный сад в окрестностях города и все свободное время посвящал тому, что сделать из этого неухоженного куска земли маленький рай. Ему удалось с большим вкусом сочетать здесь французский стиль с английским, идеально воплощая компромисс между величавым достоинством и приятной легкостью.

Свои холостяцкие вечера барон коротал обычно в дружественном семействе графа Циротина. Хозяйка дома была превосходной шахматисткой и, таким образом, отвечала другому увлечению полковника, чье пристрастие к этой игре было почти столь же сильным, как его склонность к занятию садоводством. Там же он познакомился с благородной, но бедной девушкой, которая нашла приют в семье графа — отчасти из жалости к ее сиротству, отчасти как воспитательница детей.

Когда графине препятствовали другие обязанности, фройляйн София занимала ее место за шахматной доской, и полковник не уставал заверять, что она искусна в этой игре почти так же, как ее покровительница. Однако девушка совершенно покорила сердце барона, когда при посещении графской семьей его сада выказала неподдельное восхищение чудесами этого маленького царства. В немногих, но искренних и любезных словах она отметила все заслуживающее внимания, выразив одобрение вкусу его создателя, и была при этом так хороша, что полковник взял ее руку в свои и спросил, не желает ли она сделаться хозяйкой этого сада.

Две недели спустя город узнал о помолвке имперского судьи с юной фройляйн, и все были немало удивлены, ибо барону пошел уже шестой десяток да и держался он как закоренелый холостяк, Софии же едва исполнилось восемнадцать, и люди качали головами при виде столь неподходящей пары. Нашлось довольно таких, кто не сулил ничего хорошего этому союзу, но пророки, должно быть, ошиблись, поскольку после свадьбы жизнь супругов протекала вполне мирно. Барон, как и прежде, предпочитал уединение, а его молодая жена не проявляла никакой склонности появляться в большом обществе. Летом они проводили свое время в заботах о саде, зимой же, коротали вечера, играя в шахматы.

Когда со дня их свадьбы минул год, барон решил устроить в саду прелестное убежище для молодой женщины, которая казалась ему немного грустной. Увенчанный затейливой крышей, павильон был обращен фасадом к саду, центральная его часть плавным изгибом выдавалась вперед, а оба крыла сначала отступали назад, а затем снова вытягивались в широком размахе, так что сооружение в целом производило впечатление легкого изящества и веселой грациозности. Выступы над окнами венчали каменные гирлянды, с которых свисали гроздья плодов, а над дверями помещался родовой герб баронов фон Литтровски. Павильон состоял из нескольких изящно обставленных комнат, однако самой примечательной была средняя. Она имела так много углов, что казалась почти круглой, а стены, от пола до потолка, украшали экзотические пейзажи. Передний план занимали роскошные пальмы, их широкие листья образовывали вверху сплошной свод, и свет, вливавшийся сквозь зеленые стекла, казался настоящими сумерками тропического леса. Между чешуйчатыми стволами можно было увидеть самые диковинные картины.