Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

– Ты заявила?

– Нет… Я знала, что папа продал ему картины, так что, думаю, выходит так на так. – Она привычными движениями упаковала обе картины. – И знаешь, я не возражаю, если вы продадите ему еще что-нибудь. Как бы привет от Виктора с той стороны…

Какой она все же широкий человек, опять подумал Иоаки м. Вдруг ему пришло в голову, что вполне можно попытаться выкупить картины у Эмира и Марио. У него есть кое-какие инвестиции, можно продать дом на Готланде или, во всяком случае, заложить. И еще одна возможность – продать оставшиеся картины Семборну.

Может быть, их будущее не так уж безнадежно… Сестра, можно считать, дала ему зеленый свет на продажу работ отца, лишь бы он не впутывал ее в свои махинации. Он так и не понял, почему она изменила свое решение. Скорее всего, просто устала бороться с прирожденной бесстыжестью брата? А может быть, это и есть сестринская любовь?

Из зала донесся звучный зевок Хамрелля. Иоаким, как улитка, высунул голову из-за шторы и увидел, что Фидель прячет в рюкзачок «Кошечек».

– Вы закончили? – спросил Хамрелль. – Мне кажется, время парковки уже вышло. Надо бы сбегать доплатить.

– Одну секундочку…

Он снова спрятался в раковинку офиса. Жанетт стояла у окна и была похожа на средневековую мадонну кисти Виктора Кунцельманна. Вдруг он заметил ее разительное сходство с Сесилией. Может быть, поэтому он так на Сесилию и запал? Но Сесилии Хаммар в его жизни больше не было… Это он понял вчера, когда по совершенно немыслимому стечению обстоятельств столкнулся с ней в очереди в «Прессбюро». Оказывается, она приехала в Гётеборг писать отчет о мебельной выставке. Пока они стояли в этой очереди, Сесилия успела ему рассказать, как некий ухажер хотел подарить ей картину П. С. Кройера, но она не взяла – ей почему-то показалось, что за этим стоит какая-то темная история.

– Ты знаешь что-нибудь об этом известном скагенском художнике? Ты же все-таки сын известного эксперта…

Ровным счетом ничего, заверил ее Иоаким, никогда этим не интересовался. Она подозвала такси, он попрощался и пожелал ей счастья с Саскией.

Вот такие иронические эскапады проделывала с ним судьба – странные параллели времен и событий, словно кто-то там, наверху, находил удовольствие в том, чтобы постоянно тыкать его носом в его прегрешения.

– Мужу очень хотелось бы поговорить поподробнее с Фиделем, – неожиданно сказала сестра. – Когда Эрланд понял, что тот собирается на Кубу учиться на врача, он прямо загорелся. Спросил, не хотите ли вы остаться еще на одну ночь. Без всякой иронии, как будто ничего особенного не происходит. Я уже научилась с этим жить.

– А ты не думала с ним разойтись?

– Знаешь, есть много причин, по которым люди живут вместе, из них больше половины неосознанных.

Что же со мной происходит, подумал Иоаким. Ему вдруг начали одна за другой вспоминаться сцены детства, как они с отцом сидели в кухне, гуляли по набережной. Он вспомнил, как любил их отец, и бог с ним, с этим его двойным существованием – он и в самом деле любил своих детей больше жизни. Но почему же отражение этой любви несет в себе одна Жанетт?

– Куда держим путь? – спросил Хамрелль, вставляя в проигрыватель компакт-диск.

– На юг.

– К свету, значит. Я не против.

Халландский приморский пейзаж только добавил воспоминаний. Он вдыхал морской воздух и вспоминал эпизоды детства, Жанетт и отца.

– Один знакомый отца собирает поддельного Кройера. Он живет в Фалькенберге!

– Да ты настоящий преступник – тебя так и тянет на место преступления… Did you hear, Fidel? We are going to visit Joakims hometown [159]… А потом что? Есть еще идеи?

– В порядке поступления.

Вдоль прибрежной полосы тянулись низкие сосны и заросли вереска. Перед мысленным взором Иоакима появлялись все новые и новые картинки детства – они, как пузырьки света, поднимались из давно, как ему казалось, погашенных уголков памяти.

– Так и продолжим на юг, – предложил Хамрелль. – Все равно мы как бы путешествуем по следам твоего отца. Из Фалькенберга поедем в Берлин. Я был как-то в Берлине на эротической выставке. Можем поискать отцовского компаньона. Ты же должен найти ответы на вопросы, Йонни!

– А что делать с твоим сыном?

– Пусть посмотрит мир. Есть и другие города, кроме Стокгольма и Гаваны.

Появились первые указатели на Фалькенберг. На горизонте торчала знакомая с детства цементно-серая башня элеватора. Они уже въезжали в город.

– Конечно, – сказал Иоаким. – Именно Берлин. Самое время. А пока сверни направо, к центру.