Убедившись, что владелец магазина даже не подозревает, что перед ним не подлинник, Виктор поблагодарил его за любезность и тут же отбил Хольмстрёму телеграмму – по всем признакам работа подделана. Ответная телеграмма не заставила себя ждать – Хольмстрём рассыпался в благодарностях.
Не успел Виктор вернуться в Стокгольм, как последовала новая поездка – опять в Париж, но на этот раз его командировал Национальный музей. Речь шла о выставленной на продажу работе фон Крафта. Виктор должен был сертифицировать ее подлинность и, если все в порядке, принять участие в торгах. История с поддельным Менцелем произвела на Хольмстрёма впечатление – музей опять настойчиво предлагал ему сотрудничество.
В Париже никаких особых сложностей не возникло. Виктор обследовал картину (деревянное панно с изображением средневекового замка), оформил все бумаги и несколько дней посвятил переговорам с французскими бюрократами, очень неохотно выпускающими из страны старые работы. Когда все было сделано, один из коллекционеров пригласил его отужинать в его доме.
Элегантная квартира месье Мартеля в квартале Маре больше всего напоминала музей. Стены были увешаны картинами. В столовой он обнаружил маленький автопортрет Рослина – Виктор никогда не видел его в каталогах, и в Швеции он был совершенно неизвестен. На ломаном французском он попросил разрешения позвонить и набрал номер Хольмстрёма в Стокгольме. Виктор описал находку и немедленно получил карт-бланш.
За чашкой кофе он предложил цену. К его удивлению, хозяин тут же согласился. Месье Мартель сказал, что этот автопортрет ему немного надоел, что он меняет направление коллекции и сейчас покупает только работы ранних модернистов.
– Я выстраиваю новую коллекцию в чайном салоне, – пояснил он, провожая Виктора в соседнюю комнату.
Это была своего рода прихожая с эркером. На стенах висело много работ модернистов: Брак, Сутин, коллаж Пикассо, две маленькие работы маслом Шагала, Мондриан, а также полдюжины немцев, среди которых выделялось большое полотно Нольде. А рядом висела еще одна картина, сразу привлекшая внимание Виктора: «Борец» кисти Отто Дикса.
– Очень интересная работа, – сказал месье Мартель. – Немного спорная, но, по-моему, едва ли не лучшее из всего, что Дикс написал в малом формате.
Виктор был настолько потрясен, что долго молчал, не в состоянии произнести ни слова. Эту картину написал он сам – а моделью был Мориц Шмитцер.
– Что значит – спорная? – выдавил он наконец.
– После войны кое-кто оспаривал ее подлинность, пока Дернер в Мюнхене не дал «добро». Вы понимаете, у картины смешной провинанс. Она, скорее всего, реквизирована у одного еврейского коллекционера из Берлина. Сейчас ее внесли во все рабочие каталоги – Дикс сам подтвердил, что картина его.
Вот как далеко зашло, подумал Виктор, даже художник, чью манеру он подделал, признал картину своей. Он засомневался. Может быть, это память играет с ним в поддавки? Может быть, сами понятия подлинника и подделки перемешались в его сознании до того, что он уже не в состоянии их различить? Он подошел к холсту, еще раз его осмотрел. Нет, никаких сомнений – он написал эту картину в подвале на Горманнштрассе в начале 1941 года.
– Потом ее продали на черном рынке, – продолжил Мартель, – высокопоставленные нацисты плевать хотели на навязанный ими самими идеал и скупали «вырожденческое искусство» по бросовым ценам, а иногда и просто конфисковали… не брезговали и кражами. Потом «Борец» оказался за «железным занавесом», послужил разменной монетой в сделках КГБ с западными службами… пока наконец не угодил на аукцион здесь, во Франции. Но некоторые эксперты продолжают утверждать, что картина подделана… разве это не парадокс? Они говорят, что Дикс признал картину своей, потому что до смерти боится, что и остальные его работы начнут подвергать сомнению. Искусство, кроме красоты, имеет и более будничные стороны… Недоверие заразительно… На карте стоят репутация, честь, престиж… не говоря уже о больших деньгах.
Вот-вот, подумал Виктор, после войны именно деньги вышли на первый план. Ставки повышались и повышались, деньги стали эталоном качества – какое раздолье для фальсификаторов!
Он вернулся в Стокгольм с ясным чувством наступающих перемен. В квартире над мастерской в Пеликаньем переулке его ждали три телеграммы. От Хольмстрёма – поздравление и благодарность за картину Рослина. От некоего Роберта Броннена – тот, с опозданием на год, все же собрался его навестить и сообщал время прибытия поезда Берлин – Стокгольм и номер вагона. А третья телеграмма была от Государственной комиссии по антиквариату. Виктора Кунцельманна приглашали войти в состав вновь назначенной экспертной группы по разоблачению подделок.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу