Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Что вы, конечно, мы по-настоящему.

В этот момент мне ужасно хотелось обнять ее, чтобы, произнеся эти слова, она не ощутила себя одинокой, но меня остановила мысль о том, что матрона увидит в этом спектакль, который бы только подтвердил ее худшие опасения.

– Ну, счастливо оставаться, – сказал я и потянул Наташу к выходу. Мне хотелось поскорей уйти отсюда.

– Спасибо. – Лицо у матроны напряглось. – Мы останемся. Нас-то нигде не ждут.

На улице Наташа сказала:

– Не надо было ей этого говорить.

– Больше не буду.

В такси я сказал, что, наверное, нам надо было прежде заключить церковный брак. Но Наташа возразила:

– Не надо. Я хочу, чтобы мы все сделали там. Чтобы вся жизнь началась там. С солнцем, с теплом. Слушай, нам же все равно, куда ехать, верно? Давай поедем куда-то на юг. В Сан-Франциско, например. Или в Сан-Диего. Я прочла, что в Калифорнии температура круглый год колеблется от двадцати до двадцати пяти градусов, представляешь? И солнце светит, только утром туманы. И колибри летают по улице. И мандарины растут прямо на кустах возле домов. Представляешь?

Какая-то тяжелая грусть опустилась на нас. Дома снова не топили. Наташа отказалась от шампанского, которое я приготовил на вечер, и мы выпили по несколько рюмок коньяка с шоколадом и хурмой. Перед тем как ложиться, Наташа сказала:

– Очень холодно. И тоскливо. Но если ты очень хочешь, я готова выполнить свой супружеский долг.

Впервые за весь день мы рассмеялись.

Устроившись в темноте, как она говорила, ложечками, я испытал, засыпая, удивительное облегчение от ощущения того, что этому холоду и неустроенности скоро придет конец.

В феврале мы получили разрешение на выезд. Я улетел в Москву, чтобы получить визы у израильского представителя, работавшего в голландском посольстве, и поменять рубли на доллары. В сборах документов, хождении в ОВИР, стоянии в очередях с перекличками для сдачи паспорта и обмена валюты нам удалось избежать большей части той предотъездной суеты и хлопотных сборов, через которые проходили наши друзья и знакомые. Нам нечего было собирать. Все должно было уместиться в два небольших чемодана. Один дала моя мама, второй – Наташина. У нас не было квартиры, которую нам надо было продавать, мебели, книг и прочей обстановки, которую можно было отправить на будущее место жительство багажом. Я собирался продать только аппаратуру и остававшиеся у меня диски. Везти их в Америку было все равно что самовар – в Тулу. В марте я заказал два места в автобусе, который должен был нас довезти до Братиславы, и, позвонив своему подводнику, сообщил, что в конце месяца съезжаю с квартиры.

За несколько дней до отъезда я отвез усилитель и колонки в комиссионный на Карла Маркса. Проигрыватель предназначался в подарок Кощею. Когда я выгружал привезенное, я увидел крутившегося недалеко от входа Женю. Он снова был с кассетами. Заметив меня, тут же подошел:

– Чё, сдаешь? Аппаратуру?

– Да.

– Сваливаешь небось?

Он обдал меня сладким алкогольным духом. За полгода, которые я не видел его, он совсем опустился. На фиолетовой губе пузырилась лихорадка, один глаз красный, на голове драная кроличья шапка, не то серая, не то желтая.

Когда я, получив квитанции, вышел на улицу, Женя ждал меня:

– Ты что не разговариваешь со мной, да? Брезгуешь, да?

– Женя, не начинай, – сказал я. – Я тебе ничего не должен, и ты мне ничего не должен.

– Что значит, ты мне не должен?

Он был пьяней, чем мне сначала показалось.

– Ты знаешь, что я вот здесь вот этим «модерн-токингом» торгую из-за вас! Из-за вас!

– Из-за кого из-за нас?

– Из-за всей вашей бригады, которая меня без работы оставила! Без работы и без куска хлеба!

Он вцепился мне в руку.

– Женя, вся бригада осталась без работы. Уже нет никакой бригады.

– Так ты, значит, теперь все скидываешь и валишь, а мы, значит, здесь должны будем подыхать, да?

Я оттолкнул его, и он, поскользнувшись на мокром тротуаре, отшат нулся и, взмахнув руками, выпустил коробку. Та взлетела и с сухим треском упала, кассеты рассыпались по черному асфальту.

– Та я тебя сейчас убью, это же не мои кассеты!

Я не знал, стоит ли мне помогать ему собирать их или исчезнуть, пока он займется их сборами. Мои колебания решило появление двух молоденьких милиционеров. Став по сторонам от Жени, они терпеливо дождались, пока он соберет свой товар и встанет на ноги. Я видел, как ретировались другие стоявшие под комиссионным жуки. Когда Женя поднялся, один мент кивком головы велел ему следовать за ними. Мной они явно не интересовались. То, что произошло дальше, можно было ожидать: они завели его в подъезд соседнего дома, откуда – я уже видел это из такси – он вышел без своей замусоленной шапки, в распахнутом пальто и без коробки с кассетами. Заметив меня в отъезжающей машине, он схватил с земли серую ледышку и, запустив в мою сторону, заорал: