Владимир Чугунов - Буря

Атмосфера становилась просто невыносимой, как вдруг выпустили Женю, и всё, как от дуновения свежего ветерка, в одно мгновение преобразилось. В белой блузке от разделённого для удобства и быстроты переодевания на расстёгивающийся на спине жилет и укороченную, на резинке юбку от красного расшивного сарафана, с широким поясом, с золотистой пряжкой, придававшем особенную стройность фигуре, в белых сапожках-казачёк, с выпущенной на грудь толстой косой Женя смотрелась настоящей русской красавицей. Лицо сияло радостью, озорно блестели глаза, очаровательная улыбка обнажала ровненькие зубки.

От каждого озорного возгласа «ой» на припевах просто хотелось пуститься в пляс. Да что там! Стоило ей запеть, как тотчас в такт музыке стал прихлопывать весь зал.

И разразился бурей аплодисментов и воем после того, как тем же озорным «ой» была поставлена точка.

— Браво! — вместе с аплодисментами послышалось за моей спиной.

Я обернулся — и замер от неожиданности. Одетые в одинаковые длинные вечерние платья прямо за моей спиной стояли Таня, Валя, Ксения и Света, причём Света смотрела на меня так, как будто это я, а не моя дочь только что исполнила песню.

— И остальные песни у неё такие — имею в виду, в стиле фолк-рока? — спросила Таня.

— Ну почему… Есть и в стиле современной эстрады, всякие есть: и гимны, и военные марши, и колыбельные, и даже романсы.

— Талантливая, видно, девочка.

— У девочки своей девочке четыре года.

— Нашим, кстати, тоже по пять, по шесть. У Ксении только дочери года нет.

— И с кем оставила?

— С мамой.

Таня спросила:

— Она у вас одна?

— Увы. И так же, как я, теперь одинока. Ну да это отношения к делу не имеет. А вы на посиделки так нарядились?

— Да это наши костюмы. Надели, чтобы сфотографироваться. Фотографировать же в конце всех вместе будут. А завтра, сегодня уж не будем, и так всё затянулось, как вы изволили выразиться, на посиделках что-нибудь исполним. В самом деле нравится?

— Да! И очень, кстати, вам идёт. Обратите внимание, как на вас китайцы смотрят.

— Мы заметили. Особенно на Свету. Она же единственная из нас светленькая да голубоглазая, да ещё с такой пышной косой. Настоящая русская красавица! Не находите?

— Ну! Даже влюбиться хочется!

Они все разом заулыбались, и Таня сказала:

— Ну, это никому не возбраняется.

— Правда? Учту.

Они дружно рассмеялись.

— Вот, кажется, и конец, — сказала Таня. — Идёмте фотографироваться?

— Не могу, я на работе.

Фотографировались сидя и стоя во всю ширину ступенек и сцены, а двое из ребят узбекского ансамбля даже посадили своих девушек на плечи. Женя оказалась вверху, между струнным квартетом, в окружении узбекского ансамбля, и на фоне стильных вечерних платьев и ярких национальных костюмов очень гармонично смотрелся её сарафан, и как-то особенно выделялась на ослепительной белизне блузки тёмная коса.

На посиделки у фонтана Женя одела короткое телесного цвета платье, распустила косу и сразу стала похожа на девочку. Я даже поснимал её для будущих клипов на фоне стеклянного входа, у карликовых пальм подъезда.

Шёл десятый час, и если бы не гирлянды обыкновенных лампочек, обрамлявших площадку кафе вокруг фонтана, тьма была бы просто кромешной. Если и опустилась температура, то буквально до тридцати двух, тридцати пяти градусов, поэтому нельзя было сказать, что с наступлением темноты посвежело. Разве что невидимое солнце сверху не давило. Не веяло прохладой и от бьющих строго вверх, подсвеченных с боков разноцветными огнями, струй прямоугольного фонтана, обложенного белым мрамором и состоявшего из таких же мраморных, в виде газетного ребуса, тропинок. За пределами кафе буквально в нескольких шагах уже ничего не было видно, лишь на фасаде пятизвёздочного отеля драконовой премудростью вызывающе горели китайские письмена, да едва желтели окрашенные тусклым светом дежурных фонарей стёкла входа в вестибюль.

Очевидно, ввиду позднего часа, дорожной усталости, неожиданно затянувшейся торжественной части к фонтану вышли далеко не все. Узбекского ансамбля (двенадцать человек и тринадцатый руководитель), как выяснилось, не было потому, что они поселились в другом отеле, зато, кроме инструментального квартета, успевшего переодеться в лёгкие светлые платьица, за соседним столиком рядом с нахмуренной Ириной, деловито шелестевшей судьбоносными бумагами, сидела Эля, а за её спиной, с фотоаппаратом на груди, стоял высокий симпатичный китаец лет тридцати пяти по имени Ли, который рядом со мной фотографировал церемонию, и сфотографировал меня, приняв, как я уже сказал, за представителя Российского телевидения. Ли неплохо говорил по-русски. Как представители похожего жанра мы с ним тут же сошлись.