Владимир Чугунов - Буря

Листая программы, неожиданно наткнулся на китайский конкурс «Алло, мы ищем таланты». Как и у нас, просмотр происходил в присутствии зрителей, только в жюри сидело всего двое — он, иногда со смаком произносивший в конце очередного выступления «ес» и она, понятно, красавица, всё время с ним соглашалась. И ничего бы особенного в этом не было, кабы не таблички. Как заключённые в лагере, каждый новый претендент на роль будущей китайской звёзды выходил с табличкой на шее, на которой был написан номер, скажем, 400621-ый. И я сначала своим глазам не поверил.

— Вот это да! Похоже, у них это годами длится! Такое количество народу прослушать — это же сколько времени надо! И все — большие таланты! Послушай, как пронзительно воют, прямо до дрожи пробирает, а воют потому, что назвать это пением язык не поворачивается, а посему вывожу заключение, судя по этому унылому завыванию, что поют китайцы исключительно от безысходности. Серьёзно. Сама прикинь, пришёл, например, я домой с работы, есть нечего, одни только пауки да червяки, понятно, ничего другого не остаётся, как только завыть от безысходности, что на их языке обозначает запеть. А что ты опять смеёшься? Обрати внимание, нет, ты послушай, даже эти таланты из народа в большинстве своём предпочитают петь все-таки не свои, а английские песни. А посмотри, как реагирует на это зал. Буря аплодисментов. А ещё говорят, у китайцев не принято аплодировать.

— Почему?

— Ты разве не слышала, что Ирина рассказывала? Нет? Приехали, говорит, мы первый раз сюда с концертом, народу полный зал, и все как один семечки лузгают да прямо на пол скорлупки плюют. Говорит, чем больше намусорят, тем сильнее, значит, разобрало. Что же относительно аплодисментов — ни одного хлопка. Пластиковые бутылки на деревянных палочках держат и ими вместо аплодисментов гремят. Нет, конечно, могут и поаплодировать, но тогда уже семечки не погрызёшь, а без этого им, видимо, смотреть не в кайф, да и есть же постоянно, сама понимаешь, хочется. Говорят, хлопают только по команде. Встаёт сбоку сцены человек и все как один на него, а не на то, что на сцене происходит, смотрят, и стоит ему подать знак, все тотчас начинают хлопать. Прямо как в анекдоте, смеются не оттого, что смешно, а потому что сказали — можно. Я понимаю, конечно, что во всём этом есть доля иронии, но даже эти семечки не напоминают тебе наши деревенские посиделки? Сядут на лавочку и весь вечер лузгают, в том числе и в избах — только выметай.

— Такая забитая нация?

— Не забитая, а простая… Ба-а, никак фильм про современную любовь. Ты посмотри, что делают!

Двое в верхней одежде в предгорье совершали половой акт. Видно было только головы. Затем они долго и нудно бродят, взявшись за руки, между чахлых кустов по этой каменистой невзрачной местности. Всё какое-то бледно-жёлтое и пего-серое, даже листва на деревьях как будто жёлтая. Потом вдруг он оказывается идущим по шпалам, а она наблюдает за ним издалека, как он по ним от неё удаляется. Сзади него появляется поезд, свистит, гудит, он ноль внимания. Всё это показывается не сбоку, а под углом сзади, с большого расстояния. Она в ужасе, кричит, поезд со свистом налетает. Она закрывает глаза. Когда открывает, видит только хвост поезда, и совершенно чистое железнодорожное полотно. Она в недоумении, и вдруг совсем рядом появляется со пшанливой улыбкой он — дескать, пошутил. Сменяется сцена. Из какого-то сарая её вытаскивает не то брат, не то отец и ставит на позор перед горсткой сельчан. Размахивает руками, указывая на неё, очевидно, позорит. Она стоит, опустив голову, любовник в стороне, не находит нужным вмешиваться, поскольку не ему рожать. Наконец, все расходятся. Опять меняется сцена. Они лежат на широкой кровати. Опять в одежде. Хижина убогая. Только широкий топчан — и больше ничего. Жить, похоже не на что, есть нечего. На работу, видимо, нигде не берут, раз днём лежат. Вот, мол, до чего доводит преступная любовь. Кто-то стучит в дверь. Он выходит. Пришедший мужик кидает ему в лицо какие-то красного цвета карточки и уходит. Чем закончилось изгойство, мы не досмотрели. Позвонила Ирина и велела дочери лететь на репетицию. «Ты что, забыла, что я тебе велела сделать? А ну бегом! Эля тебя там целый час ждёт! И я подойду!»

Я тоже решил сходить. И пока шли, опять поссорились. Оказывается, упрямица решила петь «Сказку».

— Да почему не «Коня»?

И тут она меня просто убила:

— Мне не будет её петь хотеться.

— Что?

— Мне не будет её петь хотеться.