Владимир Чугунов - Буря

Дочь, наконец, поднялась.

— Ну что, пойдём?

Но я, как можно естественнее изображая благоразумие, сказал:

— Ты иди. А я, пока ты душ принимаешь, ещё немножко посижу. Иди. Соловья ещё успеем наслушаться.

Таня с удивлением спросила:

— Соловья?

— Ещё какого! До утра спать не даёт.

— А почему мы ничего не слышим?

— Потому что под вами ночного ресторана нет.

— Ах, вон вы про какого соловья…

Дочь продолжала стоять над душой.

— Я одна боюсь.

— Чего?

— Идти.

— Да тут два шага всего.

Но она опять настойчиво повторила:

— А я боюсь.

И тогда я, скрепя зубами, поднялся.

— Ну пошли. Ну, где твоя дрожащая рука?

И как только поднялся, понял, как меня сильно развезло. Шёл как во сне. И скорее не я дочь, а она меня вела за руку. Поднялись по ступеням, прошли через крутящиеся стеклянные ворота, через погружённый в полумрак, совершенно пустой вестибюль. В коридоре я вдобавок ко всему на ровном месте споткнулся. Надо же так напиться! Войдя в номер, прямо в одежде ничком плюхнулся на кровать. И пока дочь принимала душ, от веяния кондиционированной прохлады всё куда-то плыл, пока надо мною не прозвучал громкий голос. Я в испуге приподнял от подушки голову.

— Что?

— Мыться, спрашиваю, пойдёшь?

— А почему ты повышаешь голос?

— Всё, я ложусь спать!

«Это чего она на меня взъелась?»

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи! — опять огрызнулась она. «Неужели догадалась? Эх ты, а ещё — па!»

Вставать не хотелось, но я всё-таки пересилил себя и, насилу поднявшись, ушёл в душ. Начал с горячего и постепенно довёл до самого холодного, совсем не ледяного, но всё-таки освежающего.

Докрасна растершись махровым полотенцем, решил посмотреть, на кого же я всё-таки стал похож, но от горячей воды зеркало успело запотеть, и тогда я тщательно его вытер. Когда, наконец, увидел себя, мне стало отчего-то опять стыдно. Оттого, может быть, что дочь, заметив мою нездоровую симпатию, решительно её пресекла. А если бы не дочь? Неужели бы я всё-таки решился? Но Света… Неужели же она… Нет, тут что-то другое… Что-то такое пришло мне в голову, когда мы смотрели друг другу в глаза, о чём-то я подумал. Кажется, о зеркале. Да-да, я подумал о зеркале. Я вспомнил слова из песни: «гляжу в тебя, как в зеркало…» И как-то это было связано с её именем… Света, свет…

Но я так и не смог разгадать этот ребус. Очевидно, для этого необходимо было состояние более трезвое.

— Майоми был крестьянка. Её муж; забрали строительство Китайский сте-ена. От него долго не был известий. Тогда Майоми поехал на сте-ена, чтобы видеть свой муж. Но он уже был неживой. Умер. На Китайский сте-ена много умер народ. Нескалька миллион ра-абов умер. Кагда Майоми узнал об этом, она заплакал. И тагда обрушился сте-ена. Адин какой-та участак. Аб этам далажили императару. Он велел пазвать Майоми. Кагда императар увидел Майоми, он прельстился её красатой. Майоми был очень красивый. Императар предложил Майоми стать ево жо-оной. Но она не захотел и бросился ре-ека. Такая легенда.

Всё это говорил гид, мой тёзка, по имени Толя, когда мы довольно медленно пробирались в потоке машин. От Пекина до Китайской стены всего сорок минут езды, но ввиду выходного дня мы ехали уже три часа. За это время я успел вздремнуть, и, наверное, многое из того, что рассказывал Толя, пропустил.

— Каждый житель Китая стремица патняца на сте-ана. В Китае считают, если патняца на самый высокий сте-ана, станешь герой. Паэтаму мы так долго едим. Сеготня выхотной день и многие едут на сте-ана. Несмотря на то, што Пикини нет светафороф, в выхотные тни часта бывают пропки, паэтаму часные машины, намера каторых аканчиваюца на семь и на два в выхотной день не пускают Пекин. Большой штраф. Такой новый закон Пикини.

— А жильё дорогое? — спросил кто-то.

— Пикине каватратный метр жилья стоит кака и Маскаве — пять тысяч долалов. Такой дарагой жилья. Я снимаю адин комнат на окраина Пекина, за две тысячи долалов. Эта читаеца дёшава. Я учусь университете и работаю, паэтаму магу пла-атить за комната.

— А машины сколько стоят?

— Новый машина стоит сыто пятьтесят тычач долалов.

— Это какую же надо иметь зарплату, чтобы купить?

— Сиретняя зарплата Китаи саставляет семьсот долалов.

— Сколько-сколько?

— Эта афициальный цифра.

— В общем, как у нас. Помните, какую цифру Путин озвучил?

— Шестнадцать?

— Шестнадцать в позапрошлом году. А в этом уже двадцать три.

— Выходит, тоже почти семьсот долларов?