Лора Белоиван - Южнорусское Овчарово

Паучиха и Настенька ушли в один день: утром Игнатьич обнаружил захламленную спичками паутину, покинутую хозяйкой. А вечером Настенька привела небольшого мужчину здорово моложе себя. Он был одет в джинсы и джинсовую же рубаху.

– Батя, вот, знакомься, это твой зять.

Зятя звали Сашей.

Настенька взяла с собой совсем немного вещей: чемодан, сумочку и рюкзак. Рюкзак нес зять Саша.

– Ровно по сиськи ей ростом, – рассказывал Игнатьич. – Надо было дуре до полтинника в девках сидеть, чтоб вот так вот.

Мы сказали Игнатьичу, что внешность не главное. О чем-то подумав, Игнатьич с нами согласился. Но веселее не стал.

На день рождения 9 сентября мы подарили ему мобильный телефон с «Тетрисом».

Одиннадцатого сентября Игнатьич позвонил нам в семь утра.

– Она вернулась!!! Вернулась, ласточка моя.

– Настенька?

– Да нет, – сказал Игнатьич. – Паучичка моя.

Мы решили, что с Игнатьичем все гораздо хуже, чем мы думали.

– Откуда вы знаете, что это именно она? – спросили мы.

Игнатьич стоял напротив паутины, где довольно высоко над нашими головами копошился крупный паук. Паутина была прочной, хорошо натянутой, но совсем не походила на тот июньский гамак. К тому же в ней застряло несколько мелких сухих листочков; неубранные крылья мотыльков тоже свидетельствовали о том, что паук – другой.

– Все меняются, – пожал плечами Игнатьич. – Что ж тут сделаешь – жизнь.

После этой сентенции Игнатьич заговорщицки подмигнул и сказал:

– А вы поняли, что она делает?

Тут только мы и пригляделись. Это действительно была паучиха; другая или изменившая взгляды прежняя приятельница Игнатьича, она деловито заматывала в кокон паука меньшего, гораздо меньшего размера. Паук не сопротивлялся. Скорей всего, он уже был мертв.

– Самца угваздыкала, – сказал Игнатьич. – Насовокуплялась и угваздыкала.

Он произнес это таким ласковым голосом, так нежно улыбаясь, что несколько секунд от нас ускользал смысл сказанных им слов.

– Вы не поверите, но он меня бросил, – весело горевала Настенька несколько дней спустя, когда мы случайно пересеклись с ней на почте. – Бросил! Не поверите.

Мы действительно не поверили.

А Игнатьичу – не доверять которому у нас не было абсолютно никаких причин – она сказала:

– Батя. Я вернулась. Но ты, пожалуйста, больше не сори в доме.

– А это и не я, – говорил нам Игнатьич, – клянусь, не я. Говорю ей: мол, пока ты замужем была, ни одной новой срани в доме не появилось, а старую я всю на помойку свез.

– А она? – спрашивали мы Игнатьича.

– А она все о своем. Мол, ты, батя, сам не свой был, все лето у паутины проторчал.

– А вы?

– А я ей говорю: мол, а почему не торчать у паутины, когда в доме такой срач?

– А она?

– А она говорит, что вот именно, мол, куда ей было деваться, когда в доме такой срач.

– А вы?

– А я ей говорю: мол, это не повод за кого ни попадя замуж идти.

– А она?

– А молчит.

«А вы?»

– А знаете, – сказал вдруг Свойкин, – мне иногда не хватает моего живота.

И улыбнулся лучезарно, как ангел.

С северной стороны забор нашего дома граничит с участком, на котором стоит маленький одноэтажный домик. От электрического столба к нему не тянется проводов. В доме было два входа с противоположных торцов, а на крыше две трубы. Обе половины пустовали много лет: хозяева умерли, а в права наследования так никто и не вступил. Оба крыльца сгнили под полуметровым слоем листвы от двух деревьев – маньчжурского ореха и дуба, охранявших каждый свою половину крохотного дворика. Летом запущенный участок зарастает травой – такой густой и высокой, что до самого октября окошки домика сквозь нее не просматриваются, и со второго этажа мы можем видеть лишь крышу. Зимой пустырь выглядит не таким запущенным – жерди молочаев статно возвышаются над сугробами, как саженцы каких-нибудь плодовых деревьев, так что пустырь делается похожим на молодой заснеженный сад. Тогда мы видим и окна. Сначала их было четыре, а теперь всего два.

Окна нам видно с ноября по июнь. В июне, когда небо выливает на Южнорусское Овчарово годовой запас тропических дождей, окна вновь прячутся за непролазными зарослями разнотравья, продраться сквозь которые, бывает, не в силах даже котам: время от времени нам приходится брать серп или даже секатор и идти на выручку какому-нибудь желтоглазому хулигану, насмерть застрявшему в сныти и орущему оттуда тоскливо и отчаянно.