Жанна Тевлина - Вранье

Шура сказал:

– Не получается у меня с ними. Чем-то я не подхожу.

Сашка вздохнул:

– Да, евреи – народ непростой.

Шура разволновался:

– Да наоборот! Простой, как кирпич. Иной раз неудобно бывает.

– А ты подойди к проблеме с другой стороны. Для них Израиль – дом. Одна семья. Ты вот, например, при жене пукнуть можешь?

Шура бы пукнул, но не было жены. Но на всякий случай кивнул.

– Вот и они могут.

Шура вспомнил, что не спросил самого главного:

– А ты-то как тут оказался?

Они сидели в кафе, в котором он обычно обедал. Было много знакомых лиц, ему кивали, улыбались как своему. Сашка сказал:

– Может, еще обойдется?

– Вряд ли. Тут дело во мне…

– А я уже, наверное, не смог бы трудиться в коллективе. Отвык. Я теперь свободный художник. Это ж такой кайф, Шурик!

Оказалось, что на одном из московских конкурсов Сашка познакомился с израильской виолончелисткой. Какое-то время переписывались, ездили друг к другу в гости, потом поженились. Она из семьи потомственных музыкантов. Отец раньше играл у Зубина Меты. А сама она какое-то время даже училась у Башмета. Сейчас у нее контракт с Израильским камерным оркестром. Часто приглашают за границу. Он гастролирует вместе с ней, иногда ему тоже достаются партии, но нечасто.

Шура изумился:

– Тоже?! С твоими-то талантами!

Сашка махнул рукой, засмеялся:

– Шурик, это для тебя я талант. Ты настоящих талантов не видел.

Как-то это звучало неубедительно, но Шура не стал спорить.

– И потом я рад за Рахель. Я этим живу. И это немало, правда.

– Да… Завидую… А я не знаю, зачем живу… И что здесь делаю. Ничего не знаю. Мотыляюсь, как дерьмо в проруби.

– А что ты вдруг сюда поехал?

Шура вздохнул:

– Хороший вопрос. Развелся и уехал.

– Это бывает. А из-за работы не переживай. Не один ты такой. Это только кажется, что здесь все просто. Ты вот хочешь их понять. Пытаешься попасть в чужие ноты. Не надо. Пустое это. Ты создай свои. Они услышат, уверяю тебя. И смирятся. Скажут, ой, у этого есть своя песня, лучше его не трогать. Проще подождать другого, без песни. Того бояться не надо.

Шура поразился. Он думал о том же. Только он бы так не сказал. А сказать хотелось многое, мысли путались, цеплялись за слова, но и слова ускользали. Но он уже не мог остановиться:

– А зачем они так делают?! Я всегда думал, что есть такое место, где живут евреи. И они уж не обидят, их самих унижали просто по факту рождения, им не надо ничего объяснять.

Сашка рассмеялся, замахал руками:

– Стоп, стоп! Во-первых, кто тебя обижал?

Шура споткнулся на полуслове.

– Вот! Сам не знаешь. А во-вторых, какой ты еврей, Шура? Или они не евреи. Вот что у тебя с ним общего?

Он показал глазами на марокканского парня за стойкой, шустро раскладывающего еду по тарелкам.

– Он твоих обид не знает. Чего ему тебя жалеть? Но если ты считаешь, что тоже их родственник, то не надо обижаться. На родных не обижаются, правда? А жрачка тут паршивая, Шурка…

Народ потихоньку расходился, они сидели уже больше часа.

Шура сказал:

– Слушай, в Натании послезавтра барды какие-то выступают. Кочкин и Петухов. Известные, говорят. Пойдем?

Сашка покачал головой.

– А что, ты их знаешь?

– Не знаю и знать не хочу. Это плохо.

Марина с Гришей прилетали 31 декабря днем. Отпрашиваться с утра он постеснялся и, как всегда, ничего не успел. Гнал машину и чуть не въехал в старый джип. Водитель чертыхался, крутил пальцем у виска. Шура прижимал руку к груди, делал виноватое лицо. Издалека увидел арабов, торгующих цветами у дороги. Цветы ему не нравились, но выбора не было. В зале прилета долго стоял у табло и никак не мог найти строчку с московским рейсом. Названия исчеза ли, и появлялись новые, и он нервничал и злился на себя. Они катили тележку с двумя сумками, он замахал руками, но они его не видели. Первым его заметил Гришка, заулыбался и толкнул Марину в бок. Она вздрогнула, посмотрела на Шуру и тоже улыбнулась, немного надменно. Он почему-то думал, что она будет выделяться на фоне местных унылых фигур, однако в первый момент она показалась какой-то блеклой и потерянной, хотя одета была ярко и густо накрашена. Неуклюже обнялись.

– Ну, ты, Гришка, и лоб!

Гриша развел руками:

– Расту…

Пока шли к машине, Гришка отставал и озирался, а Марина по сторонам не смотрела, шла за Шурой, строгая и сосредоточенная. День был теплый, и все вокруг были легко одеты. Гришка скинул куртку, спросил:

– А Новый год тут не признают принципиально?