Жанна Тевлина - Вранье

Курил без удовольствия, улица мгновенно вернула его на землю, и он даже пожалел, что вышел. Мог бы не покурить один раз, не умер бы. Из темноты его кто-то окликнул. Он завертел головой. Перед ним стоял мужчина во фраке. Он пригляделся и узнал в нем Сашку Витковского, бывшего одноклассника. Сашка наклонил голову:

– Не ожидал увидеть здесь столь высокого гостя!

– Ты тут играешь?

Сашка рассмеялся:

– А ты на музыкантов не смотришь?

Шура смутился:

– Я слушал…

– Не может быть!

Сашка играл на скрипке с четырех лет. У него находили незаурядные способности. Шура в этом не сомневался, хоть и был профаном в музыке. Сашка и человеком был особенным. Они были тезками, но об этом никто не помнил: Шурой тот не мог быть по определению. Они симпатизировали друг другу, но никогда не дружили. Что-то мешало. Когда повзрослели, много разговаривали на серьезные темы, и Шура внутренне восхищался безграничной эрудицией собеседника. Но в какой-то момент он терял нить повествования и страшно боялся сказать что-то не то и показаться смешным. Почему-то именно перед Сашкой хотелось выглядеть на все сто, и при этом угнетала невозможность дотянуться до его уровня. Говорил тот немного высокомерно, немного снисходительно, как человек, имеющий на это право. Он никогда не унижал словесно, но Шура не мог избавиться от ощущения, что тот знает ему цену, но благородно снисходит к низшему по разуму. Некоторые Сашкины взгляды Шура в душе не разделял, однако никогда бы не осмелился сказать об этом вслух. Например, тот не любил все современное. Просто не смотрел, не слушал, не читал. Без объяснений. «Это плохо». Слова эти косили наповал, и Шура в очередной раз убеждался в собственном несовершенстве.

Он мгновенно узнал Сашкины интонации.

– И давно ты меломаном заделался?

– Мама притащила…

– Спасибо маме. А Леонид Григорьевич как?

– Он умер.

– Прости.

Шуре было приятно, что тот помнит имя отца. Они были из одной жизни, и, значит, эта жизнь была.

– Знаешь, Борцов тут. Как раз на днях приехал. На Мертвом море сейчас с женой.

Сашка скептически улыбнулся:

– А он все такой же?

– Женился.

– Ну, это, как правило, сути не меняет. Впрочем, я глупость спросил.

Шура засмеялся:

– Что-то я от тебя раньше глупостей не слышал.

– Это я умело маскировался.

Шуре было легко, не надо было подбирать слова и думать о сказанном. Слова о Борцове несколько заинтриговали.

– Так что ты про Борцова говорил?

– Я? Мне про него абсолютно нечего сказать. Пустой и серый индивидуй… Шурка! Ты лучше о себе расскажи.

Шура не ожидал, что так обрадуется встрече. Так о многом хотелось расспросить, но Сашка перебил, быстро записал Шурин телефон в мобильник и исчез за дверями служебного входа. Шура даже не успел узнать, где тот живет. Видимо, Сашка тоже не был избалован общением, потому что объявился на следующий день и заехал прямо к Шуре на работу. Оказывается, тот жил в северном Тель-Авиве, месте весьма престижном. Они вышли на улицу. Сашка обернулся, уважительно оглядел здание. Это был голубой современный билдинг из бетона и стекла.

– Серьезная организация. Работой доволен?

– Ничего. Выгонят, наверное, скоро.

После известия о Маринином приезде Шура постоянно пребывал в состоянии нервного ожидания и все-таки не сдержался. На собрании обсуждали доклад коллеги из соседнего отдела. Доклад был так себе, и все это признавали. Но тема была интересная. Шура именно ею в Москве занимался, когда моделировал блок для экрана. Кальми попросил почитать все, что есть по этому поводу, и сделать расчеты. Поручил Ювалю, молодому парню, который недавно пришел в их отдел. Шура сказал с умным видом:

– Я этим занимался. У меня расчеты сохранились. Даже патент есть.

Кальми выслушал молча. Сказал рассеянно:

– Бэсэдэр, я подумаю…

Ладно бы на этом остановиться, но через неделю он напомнил о разговоре. Кальми сказал, что пока занят другим и все помнит. С этого дня что-то изменилось, хотя внешне все были так же добры и приветливы, но Шура чувствовал и, как всегда, корил себя задним числом. Вздрагивал, если кто-то с ним заговаривал, а народ был разговорчивый. Они сидели в комнате с Зивом, системным администратором. Тот весь день слушал музыку, развалившись в кресле, или говорил по телефону. Но работу делать успевал. Обо всех своих передвижениях сообщал вслух. Вставал, лениво потягивался:

– Пойду пи-пи сделаю.

Поначалу Шура смущался. Было не совсем понятно, что отвечать: ну, иди, мол, удачи. Даже тренировался дома. А потом привык. Израильтяне не стеснялись естественных желаний, и в этом даже был какой-то шарм.