Рудольф Яшик - Избранное

Он кончил есть.

Лошади, доев сухое сено, мягкими губами подобрали стебельки и теперь понуро стояли.

Шеф посмотрел на ратушу. Там была канцелярия Киршнера.

Из дверей ратуши вышел районный жандармский начальник Куниц и быстрыми шагами направился к участку, через три дома справа. «Поглядишь на этих людей — они как мыши. Бегают из норы в нору. Пан Ласлоп? Что там делал пан Ласлоп?» За лесоторговцем из дверей ратуши вышел Леммер, учитель из Судет, а за ним Притц, владелец правненской лесопилки. Все они были в эсэсовской форме. Шеф закурил. Он был доволен. Над его головой простиралось открытое небо.

— Ишь, троица немецких святош. Озираются, пан Ремеш. Они знают лишь одного немецкого господа бога — Киршнера. Что там они удумали? Что-то удумали, не иначе…

Ремеш оглянулся. Это мясник Пешко в белом фартуке.

— Здорово вы его проучили, пан Ремеш. Такого только по голове глушить, как быка. — Мясник подмигнул Ремешу и отправился на бойню, постукивая подкованными сапожищами по плитам тротуара, а три немца разошлись в разные стороны. Уверенность Ремеша поколебалась. Вызывал сомнения и костюм. «Пойду переоденусь, да и переобуться надо. А можно? — насмешливо спросил он себя. — Нужно. Раз уж такой осел, как Пешко, догадался, что я замешан… Да, затея с этим письмом была плохо продумана. В этом единственная моя ошибка».

Из дому он вернулся переодетый. Красный глухой свитер будто у футбольного вратаря. Брюки гольф, толстые носки и ботинки на кожаной подошве. Пальто нараспашку. Теплое белье. «Ищейка старой школы врасплох меня не захватит. Теперь надо побродить по площади. Здесь все решится. Здесь стоят два дома, две вражеские штаб-квартиры. Жалко, что дело кончилось слишком скоропалительно и я не могу вернуться на почту. Жалко, что и с Яной ничего не выйдет. Интересно, как получилось бы с сестрой эсэсовца? Она придет, прибежит в пять часов, словно лань, а оленя будут травить псами. Следовало бы отправиться на вокзал и уехать с первым же поездом. Куда? Неважно. В неизвестность. Но я знаю, что этого не сделаю, единственное, что я знаю. Настоящий мужчина не бежит с поля боя… Это россказни, годные разве что для моей команды, для восемнадцатилетних сопляков! Суслик! К дьяволу команду! Ремеш, признай в конце концов правду! Ты все еще думаешь, что ничего не случилось, что тебе ничего не грозит, и думаешь так потому, что тебе этого хочется. — Шеф улыбнулся. — У меня приличное жалованье, на еду хватает, одеться, обуться тоже, и я могу делать, что мне вздумается. И девушек здесь достаточно. Я умею за ними ухаживать, добиваться цели. Сегодня мог бы спать с сестрой эсэсовца. Если мне вздумается, я набью морду немецкому господу богу или напущу на его жену фосфорный скелет. Моя команда — штука хорошая, мне с ней весело. Правно создано для меня. В других местах мне будет хуже, придется начинать все сызнова… Мы поняли друг друга? Вполне. Значит, так. Но одеться потеплей не помешает. На всякий случай. Куниц — ищейка старой школы. Да, с ним надо держать ухо востро. Смотри в оба, чтобы он тебя не застиг врасплох. Я этого не допущу. Пусть дядюшка лучше со мною не связывается».

Ремеш расхаживал по главной улице перед рестораном. Два жандармских мундира вывели его из задумчивости. Руку в карман! Справа площадь… и Ремеш засмеялся. Жандармы шагали широким размеренным шагом. Как солдаты в конце длинного перехода. В запыленных сапогах. А перед ними уныло плелся молодой Келлер, тот самый, что сбежал в феврале, подписав уже согласие вступить в войска СС. Руки он держал за спиной, похоже, даже связанные.

Эскорт появился на улице со стороны Планицы.

«Так возвращаются люди домой». — Шеф подумал о себе, и ему стало жаль молодого Келлера. Он по-своему любил его и взял бы даже в свою команду, не будь старый Келлер фашистом, организатором генлейновской партии в Правно.

Ремеш увидел, что у Келлера и в самом деле связаны руки. Он кашлянул. Келлер оглянулся. Ремеш кивнул ему, подбадривая: мол, мужайся! Но арестованный, вероятно, не поняв его, яростно дернул связанные руки и закричал:

— Глядите, как набирают в эсэсовцы!

— Молчать!

— Не стану я молчать! Вот как набирают в эсэсовцы! Позор! Не стану я молчать! Словаки! Не выдавайте меня!

И Келлер расплакался.

Ремешу стало стыдно за Келлера, он не предполагал, что у того так мало мужества. Шеф зашагал прочь. Он шел все дальше и дальше, пока не очутился за городом.

Поля, одни поля.

Он идет куда глаза глядят. То по шоссе, то по проселкам. Останавливается на берегу полноводного ручья. Потом снова идет, не зная куда, что-то гонит его вперед. Внезапно он удивленно вскрикивает. Прошло немало времени, а он стоит на том же самом месте — на берегу ручья.