Рудольф Яшик - Избранное

— Ну-ка дай! — Поручик Кляко смотрит в стереотрубу. — Вот тебе и раз! Значит… он просто здесь прогуливается. Ты видел?

— Еще бы!

Кляко навел прибор на резкость.

— Знаешь, что мне пришло в голову, Лукан? Немцы-то вроде малость обеднели. У них здесь и орудий нет, ни одной пушчонки приличной! Ха-ха! Вот мы и должны их выручать. Ну, надпоручик Гайнич, поручик Кляко и сопляк Христосик — три героя — справятся! Видно, фатерланду — ха-ха! — приходится туго. — И поручик протянул певуче: — Да-а! Честное слово, по танку никто не стреляет. — Потом крикнул: — Лукан! Смотри. Из танка выскочил человек и копается в земле. Словно фасоль сажает. Господи, столько развлечений за один день. — И он рассмеялся от всего сердца.

Пулеметная очередь!

Долина отзывается эхом.

— Беги, черт тебя возьми! — кричит Кляко, глядя в стереотрубу. — А ведь он все еще копается в земле. Давай, давай! Только поднял ногу — и уже на танке. Ну и долговязый! А танк попер к лесу. Ей-богу, они издеваются над немцами.

— Пан поручик! Посмотрите, что осталось от всей деревни. Шесть домов.

— Фронт стоит здесь пять месяцев. Чего же ты хочешь? — Кляко повернул стереотрубу. — Ну вот, извольте! Деревья! Не видно ничего. Эта дыра, как НП, гроша ломаного не стоит. Впрочем, какое мне дело…

Кляко принялся насвистывать.

Танк скрылся в лесу и, должно быть, покатил дальше, потому что рокот мотора не затихал. Пулеметы умолкли. Кляко смотрит в стереотрубу и спокойно произносит:

— Ничейная земля. Как в кино. А те девятеро и в самом деле убиты, бедняги. Капут. Девять штук. Здесь, похоже, отдал жизнь за фюрера и мой Хальшке. Геройски отдал! За фюрера иначе не гибнут.

— Кто?

Кляко слишком занят зрелищем.

— У него, наверно, была протекция! Его подобрали, а этих бросили. Девять штук. Ну что ж! Для начала отлично. Завтра там можем валяться и мы. А когда пригреет солнышко, будем геройски вонять, Лукан! Ты боишься смерти?

— Будь от этого толк, боялся бы еще больше.

— Я не понимаю, что с вами, ребята? Всякий выпендривается. Вчера я троих спросил, никто прямо не ответил: «Боюсь, мол, и баста». Только: «Будь от этого толк, боялся бы еще больше». Ты думаешь, тебе и вправду это поможет? Наложил полные штаны, как и я, и устраиваешь фейерверк из жалких слов.

— Что такое? — вмешался Гайнич с картой в руках. За ним следовал один из молчунов.

— А ты сам погляди, что там такое. Да не трогай инструмент, он наведен точно.

Ухмыляясь, Кляко отступил от стереотрубы. Гайнич припал к окулярам.

— Восхитительно, герр командир? Ну, каково?

— Война требует жертв, — сухо ответил Гайнич.

— А я-то и забыл. — Кляко сплюнул.

Гайнич молча изучал местность, лицо его было строго. Он сверял ее с картой. Тем временем в блиндаж вошел второй молчун с полевым телефоном и устроился в углу, позади надпоручика. Третий появился следом, закрепляя провода. В блиндаже стало тесно, и поручик Кляко вышел через другой ход. И невыносимо было видеть бесстрастное лицо надпоручика Гайнича, который все делал с таким видом, будто находился на полигоне.

— Гад, скотина! — пробормотал Кляко, не заботясь о том, что его может услышать командир.

— Слушай команду! — раздался голос Гайнича.

— Слушай команду! — повторил молчун в телефон.

Поручик Кляко шел, не оглядываясь, не в силах забыть вида Гайничева рта. Вот бы его разодрать! Он вспомнил, как Гайнич пинал молчунов, и бесился от их безразличия к ударам. Кляко захохотал.

Двое немцев с носилками. Лежавший на них, очевидно, был очень тяжел, потому что солдаты пыхтели, еле переводя дух.

— Готов? — спросил Кляко по-немецки.

Первый солдат бросил на Кляко дикий взгляд и что-то проворчал. Лицо убитого прикрыто грязным носовым платком. С носилок свешивается здоровенная желтая рука.. На рукаве видны ефрейторские нашивки.

Немцы свернули в боковой ход. Кляко остался на перекрестке — здесь было сухо. Он хотел побыть в одиночестве, но с наблюдательного пункта донесся торжествующий голос Гайнича:

— Во имя святой Барбары, огонь!

Телефонист повторил эти слова.

В воздухе просвистели снаряды, выпущенные по команде Гайнича, и долина откликнулась оглушительным эхом. Снаряды разорвались совсем близко, то ли на противоположном склоне, то ли на пашне — среди убитых. «Сегодня вечером надпоручик уйдет, и я останусь один. Буду слушать эти свистящие звуки и курить еще больше, еще больше сыпать проклятьями, потому что это будут снаряды, посланные мной, я буду приказывать и давать команду». Кляко отбросил сигарету и не смог выругаться. У него был вид застигнутого врасплох человека. Глаза были вытаращены.