Рудольф Яшик - Избранное

Дома…

Низкие дома, один двухэтажный. Какой-то мужик выводит пару лошадей из растворенных ворот.

«Жаль, что не попались они мне на шоссе. Лошади, если им в глаза посветить, бесятся. Мужик ругался бы, ха-ха-ха, шикарно старики умеют ругаться. Слушать приятно. И я сумел бы не хуже, да Шеф не велит. Говорит, что ругаются только слабые. Наш Шеф чудит. Двадцать шесть лет, ничего не попишешь. Впрочем, когда у человека силенок не хватает, вот он и ругается, не знает, как быть! Шеф прав».

…Несколько освещенных окон. Трехэтажный освещен весь сверху донизу. На улице пусто, по булыжной мостовой цокают подковы. Жужжит динамик, и свет фонаря падает на камни. Мостовая похожа на сеть, захватившую вместо рыбок клочки бумаги. Или на человеческую кожу под увеличительным стеклом. Где-то у меня было такое стеклышко. Надо поискать. Если найду, отдам Лису, пусть позабавится. «Поиграй, детка, стеклышком!» — Мужчины такой ерундой не интересуются.

Освещенный квадрат большой площади. В темном углу темно. Знакомых не видать. Под фонарем стоят шесть, не то семь эфэсовцев [8] Эфэсовцы (от нем. FS, Freischütz) — вооруженные отряды из немецкого населения, проживавшего на территории Словакии. . Ждут чего-то, покуривают. «Жми прямо на них, раз лошадям в глаза посветить не удалось!»

Люди стоят, заложив руки за спину, и все, как по команде, поднимают руки и заслоняют ладонью лицо. На рукавах — красные повязки, в белом кружке — черная свастика. «Известное дело, настоящему мужчине на эти закорючки и глядеть тошно».

— В чем дело? — спросил один из эфэсовцев.

— Ты что, милый! — крикнул другой, отскочив в сторону.

«Какие-то незнакомые, должно быть, это те новенькие. С пистолетами. Знает ли Шеф об этом? Он все знает, но сказать ему все же нужно. «Милый!» Ха-ха, нагнал я на него страху. Сегодня мы кое для кого споем отходную. Сегодня-то уж точно, чует мое сердце!»

И, не снижая скорости, он свернул в темный угол площади. За площадью в кривом переулке, идущем вверх по склону холма, стоял «Городской трактир».

Суслик соскочил с велосипеда, вошел через темные ворота в еще более темный двор. Сквозь узкие щели в ставнях пробивались тоненькие лучики света, словно светящиеся нити. Суслик любил подглядывать в эти узкие щелочки, но сегодня ему было не до того. Он вел велосипед в руках. Переднее колесо наткнулось на что-то. Это была поленница буковых дров. Он поднял велосипед и легко забросил его на поленницу. Ощупал карман. «Кастет на месте!» — Суслик даже захлопал в ладоши. Потом подпрыгнул, притопнул было ногой, но тут же опомнился, сообразив, что мужчины не ведут себя так даже в темноте. Он сконфузился и вспомнил Лиса. «Увидал бы — на смех меня поднял!»

«Городской трактир» помещался в старинном здании, вход в него вел через каменный портал. Косяки и двери его были окрашены в зеленый цвет. Прямо против дверей с потолка свисала яркая электрическая лампочка без колпачка. Внутри — шесть прогнувшихся балок, потолок из широченных досок; вдоль стен на уровне головы сидящего человека — дощатые панели, вырезанные по краю, как зубья пилы. Все было окрашено в густо-зеленый цвет, который придавал лицам входящих мертвенно-зеленоватый оттенок и нагонял тоску. Здесь все было зеленое: и стойка, и высокий буфет, заставленный пустыми бутылками, и столы, и стулья, и пустая скамейка. Засаленный, давно не метенный пол казался еще темнее.

— Добрый вечер.

— Добрый… — ответил трактирщик Домин, человек с ручищами, как лопаты, и в кожаном фартуке.

— Маленькую пива!

— Маленькую… — повторил Домин и принялся лениво накачивать пиво, шепча что-то себе под нос. Пиво пенилось, пена хлопьями падала на стойку, с ярко-красных губ Домина слетали какие-то хриплые звуки. Положив локти на блестящую жесть стойки, Суслик нагнулся, чтобы расслышать шепот:

— Ублюдки, ублюдки, ублюдки… — донеслось до него.

В трактире сидело четверо. Суслик был пятым. У печи расположился беззубый «инженер-архитектор» Мюних. Он подпирал кулаком лохматую голову. Перед ним стояла недопитая кружка пива и валялась шапка. Мюних быстро жевал что-то, острый кадык дергался, натягивая морщинистую кожу на шее, раздувались ввалившиеся щеки.

Через два стола от него тихонько переговаривались три пожилых эфэсовца. Суслик их не знал. Один из них вытянул ногу, словно она не сгибалась в колене. Поблескивало твердое голенище сапога.

Мюних слегка привстал и плюнул через стол на сапог.

— Промахнулся. Ублюдки… ублюдки…