Рудольф Яшик - Избранное

Он выпустил кастет из рук.

Скука.

Команда Ремеша собиралась на железнодорожной станции. И хотя было еще рано, Шеф с кем-то уже там прогуливался. Суслик видел, как оба скрылись в темноте. Второго человека он не разглядел. «Ничего, подожду. Кто это прилип к Шефу, по какому праву Шеф взял его под руку?»

Станционный фонарь освещал открытый перрон и четыре пары рельсов. Они блестели, как сапоги эфэсовцев.

Вот они возвращаются. Шеф и тот, второй. Второй — это Дриня, тот самый, что воюет бумажками. «Как это — Шеф связался с коммунистами? Надо его выручать».

— Здорово! Это я. У эфэсовцев есть пистолеты… если ты случайно не знаешь.

— Случайно знаю. Проваливай, с тобой разговор еще будет.

Суслик чуть не взвыл, как побитая собака. Он медленно поплелся в темноту. Руки его нащупали заборчик, он вцепился зубами в планку и стал грызть податливое дерево. Он выплевывал трухлявые щепки, боясь заплакать и тем уронить себя в собственных глазах. Ближе к середине доска не поддавалась, тут требовались стальные зубы Мюниха. Эх, стать бы ему, Суслику, невидимкой хотя бы на пять минут! Уж он бы свел кое с кем счеты. Пришлось бы им расплачиваться. И Суслик точно знал, кто будет платить по этому счету.

— Это кто, сын Лукана?

— Много будешь знать, скоро состаришься, Дриня.

— Давай поговорим серьезно, ладно?

Дриня вспахивал «канадками» шлак, оставляя за собой глубокие следы.

— Серьезно? — переспросил Ремеш, продолжая разговор, просто чтобы убить время, он был уверен, что перевес на его стороне. — О чем это?

— Слишком ты ко всему относишься легкомысленно.

— Проповедь? Покорно благодарю. Сыт по горло.

— У меня терпения хватит.

— Не сомневаюсь. В конце концов, это тоже тема, на которую мы могли бы поговорить. Терпение, святое терпение. Ты знаешь мой взгляд на такие вещи, я к терпеливым не принадлежу.

— Допускаю, ты ведь авантюрист.

— Повторяешься, товарищ Дриня. Однажды ты уже сказал мне это у Домина.

— Я люблю повторяться, когда прав.

— Прав? Прав в том, что касается меня?

— Да, прав в том, что касается тебя. Сейчас для меня это самое важное.

— Ты исправляешься! Это новость, это стоит запомнить. Короче говоря, все свое внимание ты направил на мою персону? Верно я выразился? Так ведь? — Ремеш чиркнул спичкой, и огонек на миг озарил его характерное лицо, красивое и вместе с тем какое-то безжизненное. Ремеш походил на манекен в витрине. Остановится человек перед таким вот манекеном и подумает: «А почему он не живой?» — и пожалеет этот манекен.

— Ты самодоволен. Тебе бы родиться в другое время. Ведь твой отец работал на железной дороге!

— Работал. У меня пролетарское происхождение, мое место среди вас. Знаю, знаю, что ты мне скажешь. Вижу тебя, Дриня, насквозь, слишком ты прост для меня.

— Кланяться тебе я не стану, и не воображай.

— Я не ошибся! Я нынче котируюсь! — Ремеш усмехнулся. — Вчера ко мне приходил Крамер, пусть будет по-твоему, товарищ Крамер тоже распинался не хуже тебя.

— Чего он хотел?

— Будто не знаешь! Сам его ко мне подослал, а теперь спрашиваешь, чего он хотел. Говорит мне: «Бросай свои дела, иди к нам». Отвечаю: «Я, мол, не коммунист, никуда не пойду, проваливай». А он точно оглох. Может, оглох и ты?

— Я в тебе заинтересован не так уж сильно, но все-таки отрицать не буду. Но это еще не причина, чтобы тебе заноситься.

— Все-таки? А не хочешь ли ты сказать мне что-нибудь еще? — возмущенно спросил Ремеш.

— Нет, — сдержанно усмехнулся Дриня. — Я тебе цену знаю. От такого, как ты сейчас, нам толку мало. Старшие товарищи тебя недолюбливают. Они мне говорят: оставь ты в покое этого анархиста и смутьяна, а когда он расшибет себе об стенку лоб, то придет и сам, без нашего приглашения. Я им говорю, что они неправы. Ремеш — антифашист, но вместо ног у него лошадиные копыта, ему бы только носиться галопом. Чего вы хотите? Он молод, но ума-разума поднабрался, на наши коммунистические идеи он смотрит со своей колокольни. Ищет приключений, которые волнуют его и разгоняют скуку. Да, да, он молод, а ему жизнь уже прискучила… — Дриня сдержанно засмеялся.

— Ты не выдумываешь? Вы в самом деле говорите и обо мне?

— Довольно часто. Ты котируешься, и у тебя даже есть кличка, тебя называют Одиночкой, Бунтарем на свой страх и риск.

— Меня? Одиночкой? Я один? У меня есть свои ребята!

— Ну, сегодня я не хотел бы об этом говорить. Оставим их в покое.

— А мне хочется говорить как раз о них. Эти ребята по моему приказу полезут в огонь и воду. Вы таким похвалиться не можете.