Дженнифер Чиаверини - Время прощать

Бонни два раза щелкнула на письмо, и первые же слова так ее потрясли, что прежнее чувство боязливой неловкости тут же исчезло. Не веря собственным глазам, она прочла: «Мой дорогой Крейг!» За приветствием следовало нагромождение фраз – невнятных и вместе с тем слишком недвусмысленных. У Бонни странно зашумело в ушах. Она перечитывала письмо снова и снова: слова постепенно доходили до сознания, а тело то холодело, то начинало пылать. Дрожащей рукой Бонни дважды нажала кнопку мыши: один раз – чтобы переслать сообщение себе, второй раз – чтобы его распечатать. Потом она удалила письмо из ящика Крейга и, трясясь, выключила компьютер.

Итак, Крейг завел по интернету какие-то отношения… нет (она заставила себя назвать все своими именами), не какие-то отношения, а именно роман с женщиной, которую зовут Терри. Бонни, одеревенев, с трудом поднялась со стула. Руки словно бы самовольно заперли наружную дверь, повесили табличку «Закрыто» и передвинули стрелки пластикового циферблата, чтобы покупатели знали: она ушла на десять минут. «Этого времени должно хватить», – подумала Бонни, поднимаясь в комнаты, где столько лет прожила вместе с Крейгом. За десять минут она собиралась выяснить, насколько далеко все зашло, если только Крейг не удалил предыдущие сообщения, которые, конечно, были: в первом письме никто не пишет: «Жду не дождусь, когда мы увидимся!» Бонни молилась о том, чтобы не найти других доказательств неверности мужа, но она их нашла.

Войдя в почтовый ящик Крейга с домашнего компьютера, она обнаружила папку с письмами, полученными от Терри начиная с прошлого ноября. Во второй папке хранились письма, которые Крейг сам отправлял любовнице. Бонни чуть не разрыдалась, увидев, что муж переписывался с этой женщиной в годовщину их свадьбы. А тридцать первого декабря он написал: «Скоро полночь, радость моя! Я рядом с тобой: хочу стать первым, кто поцелует тебя в наступившем году». Ровно в двенадцать Терри ответила: «С новым счастьем, мой сладкий! Обнимаю, целую!» Бонни в это время лежала в постели. Она поцеловала Крейга в десять вечера и ушла спать. Последние несколько недель предпраздничной торговли очень утомили ее, но скоро должны были приехать дети, и это согревало сердце.

Бонни прочитала каждое сообщение. Ситуация вырисовывалась вполне ясно: Крейг и Терри познакомились, оказавшись в рассылочном списке фан-клуба команды Пенсильванского университета. Сначала обсуждали только футбол, потом перешли на личные темы. Выяснилось, что жена Крейга разрывается между двумя работами и многочисленными друзьями. Ни о чем другом говорить не способна. Ну а Терри разведена и имеет двух дочерей-школьниц. Бонни попыталась прикинуть, насколько соперница моложе ее: «Это, конечно, не важно… Черт! Она намного моложе!»

В следующем письме Крейг жаловался, что жена не разделяет его интересов: футболист Картер и президент Картер для нее одно лицо. Такое невежество ужасно позабавило Терри. Ее бывший, кстати, окончил Огайский университет. Несколько писем было посвящено возможному включению Нотр-Дейма в «Большую десятку». Крейг и Терри так и не сошлись во мнениях относительно того, будет ли это хорошо для их команды.

Потом переписка стала более серьезной и более страстной. Крейг упомянул о том, что у него неспокойна совесть. Терри ответила: «То, о чем твоя жена не знает, не может причинить ей боль». Тема была закрыта. Влюбленные писали, как ждут друг от друга новых посланий и как страдают, когда вестей нет. Судя по общему числу писем, страдать им приходилось нечасто.

Выключив, наконец, компьютер, Бонни долго просидела неподвижно. Словно оглушенная, она смотрела на темный экран. На протяжении нескольких месяцев ее жизнь рушилась, а она об этом даже не знала. Пока она заботилась о муже, он обменивался со своей любовницей шуточками о ней. Они называли ее просто «жена», и это звучало как «собака» или «стул» – словно она была домашним животным или мебелью. К горлу подкатила тошнота. Бонни бросилась в ванную и, склонившись над раковиной, принялась шумно выдыхать. Сначала ничего не было, но потом началась такая рвота, что Бонни схватилась за фаянсовый бортик, чтобы не упасть. Открыв воду на полную мощность, она стала плескать себе в лицо из горсти, до тех пор, пока ладони не покраснели от холода, а желудок не успокоился.

Выключив кран, Бонни посмотрела в зеркало и застыла: запавшие глаза расширены от страха, с бледной кожи стекает вода. На нее будто глядело привидение. То есть, конечно, она сама выглядела как привидение – дух утопленницы-самоубийцы. Бонни наклонилась к зеркалу, чтобы разглядеть тонкие линии рта, «гусиные лапки» в углах глаз, более глубокие морщины на лбу и шее. До сих пор она и не замечала, что в волосах снова проступила седина, которую она закрасила, увидев себя в «Проселочных дорогах Америки». Бонни никогда не была толстой, как, впрочем, и худышкой. Может, это лишний вес так деформировал ее лицо? Или оно просто исказилось от шока, когда она узнала, что ее предали?