Юрий Батяйкин - Яблоки горят зелёным

Машка вытаращила от удивления розовые глаза, но, безошибочно почувствовав звериным чутьем, что Муромцев говорит правду, сказала:

– Дурачок ты. – И, закатив глазки, замурлыкала.

Истопник поил ее из соски особой дистиллированной водой, что она очень любила, так как помнила, как он выкармливал ее, когда она была еще совсем маленькой.

Он подумал: «А кого еще любить-то здесь?» – и вдруг, вспомнив про Раю, осторожно положил Машку на пуховую подстилочку и, обернувшись к девушке, встретился с ее сияющими глазами.

Она стояла совсем голая, чуть вздрагивая от сквозняка своим юным прекрасным телом.

Муромцев подошел к ней и погладил по распущенным волосам, а она прижалась губами к его плечу. Потом они развели огонь в печи и легли в постель.

По правде говоря, они вставали оттуда лишь один раз, чему свидетель обглоданный гусь и пустая корзина из-под шампанского.

В эту ночь Рая вознаградила Муромцева так, как никто не может вознаградить мужчину, кроме женщины, которая его любит.

Утром, надевая пиджак, Муромцев невольно взглянул на Золотую звезду и обомлел. Вместо нее на пиджаке был приколот значок «Турист СССР I разряда».

В это время послышался удивленный возглас девушки, и она подошла к нему, держа в руках точно такой же.

– Ну и «петух»! – только и смог сказать восхищенный Муромцев.

Праздники кончились. Наступали унылые советские будни. Рае предстояло выбирать между тремя вокзалами и генералом милиции Дубосековым, а Муромцева уже несколько дней ждал на стене ВЫГОВОР по отделению за прогул без уважительной причины.

Через год после описанных нами событий Муромцев неожиданно получил повестку в КГБ.

«Идти или не идти? – думал он. – Может, сразу в бега податься?»

«Найдут, – подсказывал ум. – Ты иди, но кого-нибудь предупреди». – «А кого?» – «Американское посольство, например».

В день визита Муромцев так и сделал. Опустил письмишко в почтовый ящик рядом с фигурой до бровей закутанного в тулуп милиционера с «лейкой» на шее, кинулся в такси и помчался на Лубянку. Но когда он вбежал в кабинет, то почувствовал, что опоздал: на столе перед сидевшим в кресле майором уже лежала фотография, на которой было ясно видно, как Муромцев опускает в ящик посольства злополучное письмо, а рядом лежало и само распечатанное письмо.

Муромцев невольно покраснел.

– Достукался? – спросил майор и, не ожидая ответа, продолжил: – Впрочем, я именно эти качества в вас и предполагал: предприимчивость, ум и осторожность. Нам такие нужны.

– В лагерях? – напрямик спросил Муромцев.

– В каких лагерях? – вскинул по-детски чистые глаза майор. – Запомните, товарищ, у нас в стране никаких лагерей, кроме пионерских, нет.

– Зубы заговаривай! – хмуро сказал Муромцев. – А я в каком сидел? В пионерском? А может, на летней даче детского сада?

– То было по ошибке, а ошибки в счет не идут, – сказал майор. – Да ты не кипятись, – изменив тон, добавил он миролюбиво. – Располагайся пока.

В это время зазвонил телефон.

Майор поднял трубку.

– Говорят из американского посольства, – прокаркали в трубке. – У вас в кабинете находится советский гражданин Муромцев. Так вот, учтите, если с ним что-нибудь случится… – голос сделал многозначительную паузу, и майор, воспользовавшись этим, бросил трубку.

– Вот что вы натворили, Муромцев, – нахмурился он. – Впрочем, они все равно бы узнали. Что бы мы ни делали, они все узнают, – сокрушенно пожаловался чекист.

Он, сутулясь, подошел к столу, плеснул в стакан из сифона и уже спокойнее сказал:

– С этого момента вы, Муромцев, – лейтенант КГБ. Будете выполнять наше задание.

– Могу я поинтересоваться характером? – спросил несколько ошеломленный Муромцев.

– Помните оказанную вами услугу? – спросил майор. – Так вот, мерой наказания этим подлецам из вашей компании мы определили тогда высылку из страны. Учитывая, что Сигимицу увозил поддельные ценности, а также тот факт, что капитализм загнивает, им там должно было быть несладко.

– А они?

– Процветают! – сорвавшись на фальцет, тенором пустил петуха майор. – Полюбуйтесь! – он бросил Муромцеву кипу цветных газетных и журнальных вырезок, где негодяи Погадаев, Окладов и Бочкин, а также подремонтировавшаяся Катрин вкушали сладкую, слегка припахивавшую пикантной гнилью заграничную жизнь.

– Может, реклама?

– Мы проверяли, – устало отмахнулся майор. – Все

так.

– Что же теперь?

– Поезжайте и привезите их. Другого выхода нет.