Исабель Альенде - Остров в глубинах моря

Мне с трудом удалось поговорить с хозяином, чтобы напомнить ему, что в этом году мне исполнится тридцать и что мне нужна моя свобода.

— А кто будет ходить за моими детьми? — спросил он.

— Я, если вы пожелаете, месье.

— То есть все останется так, как есть.

— Не совсем так, месье, потому что, если я буду свободна, я смогу уйти когда захочу и вы не сможете меня бить и должны будете платить мне жалованье — немного, чтобы я могла прожить.

— Платить тебе! — воскликнул он удивленно.

— Так работают извозчики, поварихи, медсестры, швеи и другие свободные люди, месье.

— Ты, я вижу, хорошо информирована. Тогда ты, наверное, знаешь, что никто не нанимает няньку: это всегда кто-то из членов семьи, она ведь как вторая мать, а потом — как бабушка, Тете.

— Но я не член семьи, месье. Я ваша собственность.

— Я же всегда обращался с тобой как с членом семьи! Ладно, если таково твое желание, мне понадобится время, чтобы убедить мадам Гортензию, хотя это очень неприятный прецедент и говорить придется долго. Сделаю что смогу.

Он разрешил мне навестить Розетту. Дочка моя всегда была рослой и в одиннадцать выглядела на все пятнадцать. Господин Мерфи не соврал — она была очень красивой. Монахиням удалось сладить с ее порывистостью, но они не стерли ни ее улыбку с ямочками, ни полный соблазна взгляд. Она приветствовала меня вежливым реверансом, а когда я обняла ее, то она окаменела: думаю, что застеснялась своей матери — рабыни цвета кофе с молоком. Дочь была для меня самым важным в этом мире. Мы жили с ней, склеенные друг с другом, как одно тело, одна душа до тех пор, пока страх, что ее продадут или что собственный отец изнасилует ее еще подростком, как он поступил со мной, не заставил меня с ней расстаться. Не раз я видела, как хозяин щупает ее, как некоторые мужчины, что прикасаются к девочкам, чтобы узнать, созрели ли они. Это было еще до того, как он женился на мадам Гортензии, когда моя Розетта была невинным ребенком и забиралась к нему на колени из-за любви к нему. Холодность дочери меня ранила: желая защитить ее, кажется, я ее потеряла.

От африканских корней у Розетты не осталось ничего. Она знала о моих лоа и о Гвинее, но в школе она забыла обо всем этом и стала католичкой; монахини испытывали перед вуду такой же ужас, как и когда речь шла о протестантах, евреях и кентуккийцах. Как могла я упрекнуть ее в том, что она стремилась к лучшей, чем у меня, жизни? Она хотела быть как Вальморены, а не как я. Говорила она со мной с показной вежливостью, тоном, который я в ней не узнала, как будто я ей чужая. Так я это запомнила. Она сказала, что школа ей нравится, что монахини добрые и они учат ее музыке, религии и писать красивым почерком, но не танцам: танцы — это дьявольское искушение. Я спросила ее о Морисе, и она сказала, что у него все хорошо, но ему очень одиноко, и он хочет вернуться. Она о нем знала, потому что они переписывались, как делали всегда, с того момента, как их разлучили. Письма шли очень долго, но они посылали их чередой, не ожидая ответа, как в разговоре двух глупцов. Розетта сказала, что иногда в один день приходило сразу полдюжины, а потом проходили недели без единой весточки. Сейчас, пять лет спустя, я знаю, что в этой переписке они называли друг друга братом и сестрой, чтобы обмануть бдительность монахинь, вскрывавших корреспонденцию своих учениц. У них был разработан особый религиозный язык, чтобы говорить о своих чувствах: Святой Дух означал любовь, поцелуи звались молитвами, Розетта выступала в образе ангела-хранителя, а он мог оказаться любым святым или мучеником католических святцев, а урсулинки, конечно же, являлись демонами. Типичное послание Мориса говорило о том, что по ночам его посещает Святой Дух, когда ему снится ангел-хранитель, и он просыпается с неутолимым желанием молиться и молиться. Она отвечала ему, что молится за него и что ей нужно быть очень осторожной с теми полчищами демонов, которые ежеминутно осаждают смертных. Я храню эти письма в коробке и хотя читать не умею, но знаю, что́ там написано, потому что Морис прочитал мне оттуда несколько фрагментов, не самых рискованных.

Розетта поблагодарила меня за подарки — сладости, ленты и книги, которые она получала, но не я их ей посылала. Как я могла бы это сделать без денег? Я предположила, что их ей приносил хозяин Вальморен, но она сказала, что он ни разу ее не навестил. Это был Санчо — вот кто делал ей подарки от моего имени. Да благословит Бондьё доброго дона Санчо! Эрцули, лоа -мать, нет у меня ничего, чтобы дать моей дочке. Так оно было.