Исабель Альенде - Остров в глубинах моря

При первой же возможности Тете отправилась поговорить с отцом Антуаном. Ей пришлось ждать его около двух часов: он был в тюрьме, навещал заключенных. Он носил им еду и сам очищал раны, охранники же не решались ему в этом препятствовать, потому что уже пошел слух о его святости и имелись свидетельства того, что он бывал одновременно в нескольких разных местах, а иногда ходил со светящимся блюдом над головой. Наконец капуцин дошел до каменного дома, служившего ему и жилищем, и конторой, со своей пустой корзиной и огромным желанием лечь отдохнуть, но там его ожидали другие страждущие, и еще оставалось время до заката — часа молитвы, когда кости его покоились, а душа возносилась к небу. «Очень жаль, сестра Люси, что мне не хватает духа, чтобы молиться больше и лучше», — говаривал он монахине, помогавшей ему в доме. «А зачем вам молиться еще больше, mon pére, если вы уже и так святой?» — неизменно ответствовала она.

Отец Антуан принял Тете с распростертыми объятиями, как принимал и всех остальных. Он не изменился: все тот же мягкий взгляд глаз большой собаки и тот же запах чеснока, все та же непотребная сутана, тот же деревянный крест и та же борода пророка.

— Как ты изменилась, Теге! — удивился он.

— У вас ведь тысячи прихожан, mon pére, а вы помните мое имя! — воскликнула она растроганно.

Тете рассказала, что была на плантации, показала ему во второй раз свою вольную — желтую и хрупкую бумагу, которую она хранит годами и от которой до сих пор не было для нее никакой пользы, потому что хозяин каждый раз находил повод, чтобы отсрочить исполнение обещанного. Отец Антуан водрузил на нос толстые очки астронома, приблизил бумагу к единственной свечке и медленно ее прочел.

Кто еще знает об этом, Тете? Я имею в виду кого-нибудь, кто живет в Новом Орлеане.

— Доктор Пармантье видел эту бумагу, когда мы были еще в Сан-Доминго, но теперь он живет здесь. И еще я показывала ее дону Санчо, шурину моего хозяина.

Священник подсел к столику на шатающихся ножках и принялся писать — с трудом, потому что все вещи в этом мире он видел окруженными некой легкой дымкой, хотя все, что касалось другого мира, воспринимал с величайшей ясностью. Он вручил ей два забрызганных чернильными пятнами послания с инструкцией вручить их лично в руки каждому из этих кабальеро.

— О чем идет речь в этих письмах, mon pére? — поинтересовалась Тете.

— Там просьба, чтобы они пришли поговорить со мной. Ты также должна прийти в ближайшее воскресенье после мессы. А до тех пор я оставлю у себя этот документ, — произнес монах.

— Простите меня, mon pére, но я никогда не расстаюсь с этой бумагой… — отозвалась с испугом Тете.

— В таком случае этот раз будет первым, — улыбнулся капуцин, убирая документ в ящик стола. — Не тревожься, дочь моя, здесь она будет в целости и сохранности.

Этот стол-развалюха не производил впечатления наилучшего места для хранения ее самой большой драгоценности, но обнаружить свои сомнения Тете не решилась.

В воскресенье в соборе собралось полгорода. Среди прихожан были и семьи Гизо и Вальморенов с кучей домочадцев. Это было единственное место в Новом Орлеане, за исключением рынка, где смешивались белые и цветные, свободные и рабы, хотя женщины располагались с одной стороны, а мужчины — с другой. Один протестантский пастор, посетивший город с визитом, написал в газете, что церковь отца Антуана — это самое толерантное место во всем христианском мире. Тете не всегда имела возможность посетить мессу — эта возможность зависела от состояния здоровья Марии-Луизы, — но в тот день малышка проснулась в хорошем самочувствии, и ее взяли с собой. После церемонии Тете отдала девочек Денизе и объявила хозяйке, что немного задержится, потому что должна поговорить со святым.

Гортензия не стала возражать, думая, что наконец та собирается исповедаться. Тете привезла с собой из Сан-Доминго сатанинские предрассудки, и никто не обладал большей силой, чем отец Антуан, чтобы спасти от вуду ее душу. Гортензия с сестрами часто говорили о том, что рабы с Антильских островов протаскивали этот страшный африканский культ в Луизиану: они имели возможность убедиться в этом, когда из чистого любопытства ходили на площадь Конго поприсутствовать на оргиях негров. Раньше это было всего лишь дрыганье и шум, а теперь там появилась ведьма, плясавшая как одержимая с длинной и толстой змеей, обвивавшей ее тело, и половина присутствующих впадала в транс. Ее звали Санитё Дедё, она приехала из Сан-Доминго вместе с другими неграми и с дьяволом в теле. Это нужно было видеть — гротеск, чудовищное зрелище! Мужчины и женщины изрыгают пену изо рта, глаза у них невидящие, те же, с какими они потом отползают за кусты, чтобы спариваться там, как животные. Эти люди обожают дикую смесь из африканских богов, католических святых, Моисея, планет и места под названием Гвинея. Только отец Антуан разбирался в этом винегрете и, к несчастью, разрешал его. Если бы он не был святым, она сама начала бы общественную кампанию, чтобы его вышвырнули из собора, уверяла Гортензия Гизо. Ей рассказывали о церемониях вуду: что там пьют кровь жертвенных животных и является дьявол во плоти, чтобы совокупляться с женщинами спереди и с мужчинами сзади. И она не удивится, если окажется, что рабыня, которой она доверила ни больше ни меньше как своих невинных дочек, тоже участвует в этих вакханалиях.