Исабель Альенде - Остров в глубинах моря

Адель сняла шале на улице Рампар, где жили свободные мулатки, большинство на содержании белых покровителей, в соответствии с традиционной системой plaçage, то есть размещения, зародившейся еще в первые годы существования колонии, когда было не слишком легко уговорить европейскую девушку поехать за мужчиной в эти дикие земли. В городе было около двух тысяч договоров подобного типа. Дом Адели был такой же, как и другие на этой улице: маленький, уютный, хорошо проветриваемый и с задним двором, огороженным каменными стенами, увитыми бугенвиллеей. Доктор Пармантье поселился в квартире поблизости, всего в нескольких кварталах, где устроил свою клинику, но свободное время он проводил с семьей, что оказалось гораздо проще, чем в Ле-Капе или в Гаване. Единственной странностью в этой ситуации был только возраст участников связи, потому что plaçage обычно был договором между белыми молодыми людьми и пятнадцатилетними мулатками, а доктору Пармантье вскоре должно было исполниться шестьдесят, да и Адель могла сойти за бабушку любой из своих соседок.

Виолетта и Лула заполучили самый большой дом на улице Шартре. Им понадобилось всего несколько раз прогуляться по площади Армас, по дамбе в часы гуляний и посетить церковь отца Антуана в воскресный полдень, чтобы составить себе представление об амбициях местных женщин. Белые дамы добились принятия закона, который под страхом порки запрещал цветным носить шляпы, украшения или пышные платья на людях. В результате мулатки повязывали свои тюрбаны с таким изяществом, которое давало фору самым изысканным парижским шляпкам, щеголяли вырезами столь соблазнительными, что любое украшение только отвлекало бы внимание, и вышагивали с такой грацией, что по сравнению с ними белые выглядели прачками. Виолетта и Лула тут же подсчитали прибыль, которую они смогут получить за свои лосьоны красоты, в особенности за отбеливающий крем из слюней улиток и жемчуга, растворенного в лимонном соке.

Удар арапника, полученный от Мориса, не помешал Гортензии Гизо присутствовать на знаменитом балу Мариньи — все было скрыто под тонкой вуалью: она спускалась позади до самого пола и заодно маскировала булавки на спине, — но на несколько недель оставил на ней отвратительный синюшный след. Этот синяк убедил Вальморена в необходимости отослать сына в Бостон. Был у нее и еще один аргумент. После рождения Марии-Гортензии месячные приходили к ней всего один раз: она вновь беременна и должна беречь нервы, поэтому лучше мальчика удалить — на время. Ее плодовитость не была чудом, как Гортензия пыталась внушить подругам, потому что всего через две недели после родов она уже опять кувыркалась в кровати с мужем с таким же энтузиазмом, как и в медовый месяц. На этот раз будет мальчик, в этом она уверена: мальчик, которому предстоит продолжить род и династию Вальморенов. И никто не осмелился напомнить ей, что уже существует Морис Вальморен.

Морис возненавидел колледж с того самого момента, как переступил порог и за ним захлопнулись обе створки тяжелой деревянной двери. Это тяжелое чувство сохранялось у него в неизменном виде до третьего курса, пока в его жизни не появился необычный учитель. Мальчик приехал в Бостон зимой, под ледяным дождем, и оказался в абсолютно сером мире: небо затянуто тучами, площади покрыты инеем, на голых ветвях рахитичных деревьев застыли редкие птицы. Настоящего холода он еще не знал. Зима длилась бесконечно, у него ныли кости, он ходил с синими ушами и красными от мороза руками, пальто не снимал, даже ложась спать, и жил глаз не отрывая от неба в поисках милосердного луча солнца. В дальнем углу спальни была печка, работавшая на каменном угле, но топили ее только два часа в день по вечерам, чтобы мальчики смогли просушить носки. Простыни всегда были ледяными, стены покрыты пятнами зеленоватой растительности, и по утрам им приходилось разбивать ледяную корку в умывальных тазиках.

Мальчишки, шумные забияки, одетые в форму, такую же серую, как и пейзаж за окном, говорили на языке, который Морис едва мог расшифровывать благодаря своему бывшему наставнику Гаспару Северену: тот знал по-английски несколько слов, а остальное на своих занятиях импровизировал с помощью словаря. Прошло несколько месяцев, прежде чем мальчик смог отвечать на вопросы учителей, и целый год понадобился ему, чтобы начать понимать шутки своих американских товарищей, которые дразнили его «французишкой» и изводили самыми изощренными пытками. Специфические понятия о боксе дядюшки Санчо ему здесь весьма пригодились, потому что позволяли защищаться, пиная противников в пах. Неплохую службу также сослужили ему и занятия фехтованием: он неизменно побеждал в проводимых директором колледжа турнирах, где преподаватели делали ставки на победителя, а за проигрыш полагалось наказание.